Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова

Иванов Альберт Анатольевич

Труднейшее положение. Или платить, или кооператив закрывать — третьего не дано, как сказали мне однажды в столовке. В милицию, конечно, пожаловались. Те на первых порах под наблюдение ветстанцию взяли, а потом плюнули и пост сняли. Не райком партии, чтоб круглый год день и ночь охранять.

А рэкетиры опять тут как тут.

— Ну что, сынку, — смеются они над Петровичем, — помогли тебе твои ляхи?

Образованные, в школе учились. Кажется, с такими словами обратился Тарас Бульба к старшему

сыну-изменнику перед тем, как его пристрелить. Намек понятен?..

Вот Петрович и пришел ко мне посоветоваться. Знает, что я человек бывалый. По адресу обратился — я именно тот, кто бы охотно им взялся помочь. Причем за так, бесплатно. Ненавижу несправедливость.

— Какой срок дали? — спрашиваю.

— Их еще не задержали, — растерялся он.

— Вам какой срок они дали?

— А, платить?..

— Когда первый взнос?

— Через месяц. Нет, уже два дня прошло.

— Не волнуйся, Петрович. Четыре недели за глаза хватит!!

А у самого пока ни одной светлой идеи.

Не знаю, поверил ли он мне, но ушел с обнадеженным блеском в глазах, хоть и недоверчиво покачивая умной головой.

Зря он все-таки сомневался. Если я за что-то берусь, то с того конца, с какого надо. У меня еще ни разу ведро в колодце не пропадало. Как в той байке: брось, говорят, ведро в колодец, тот и бросил; а привязал? — спрашивают; а мне говорили? — отвечает. У меня промашки не будет, не на того нарвались.

Первым делом я одному другу, тоже водолазу, позвонил, мы с ним тогда вместе в Южном порту работали. Витюне по прозвищу Кирпич. Лицо у него всегда красное от загара, да еще носит в тон ему пожарный свитер. Я попросил его быть с машиной наготове через двадцать восемь дней, у него своя старая «Нива». Как понимаете, нужная идея у меня уже возникла.

А затем, не откладывая, зашел к старому приятелю — Гене. Он жил один в силу своих опасных деликатных занятий, о которых пока умолчу. Да и кто ж с ним, обормотом, уживется. Больно рисковый: сегодня жив, завтра нет. Он и в мой приход сидел на кухне и смешивал деревянной расписной ложкой в суповой миске дымный и бездымный порох.

— Не кури, — предупредил он, вернувшись к прерванному занятию. — Может, туда еще и динамитику чуток накрошить? — вслух размышлял он, морща низкий упрямый лоб. Головастый мужик!

Я с ходу перешел к делу:

— Нужны трое крепких ребят.

— Когда? — Гена надежный парень. Понимает, что на темное дело я не пойду.

— Через двадцать восемь дней. Возможно, через двадцать девять.

Продолжая подсыпать и помешивать, он взглянул на старый, еще с портретом Черненко, настенный календарь. Известно, что через какое-то время все календари, как говорится, повторяются. (Я имею в виду дни недели.) Гена был бережливым человеком.

—

Будут. Хорошо, что заранее предупредил. Не люблю экспромты. В городе или за городом? — спросил он.

— Не знаю. Фифти фифти. — Пополам напополам.

— Транспорт твой.

— Тогда двух ребят. — Подумал, что хватит.

— Еще легче.

— А оружие?

— Какое?.. Базуки, «стингеры»? — усмехнулся он.

— Достаточно и четырех «Калашниковых». Хорошо бы и ручной пулемет…

— Ну! — запротестовал он. — Где я тебе столько патронов наберу?

— Хорошо. Остановимся на четырех автоматах, — говорю, — и еще: четыре каски и четыре комплекта обмундирования для десантников, — вошел я в раж.

— Это труднее.

— Черт с ней, с формой! — Я покладистый. — А каски?

— Обеспечу.

— Ну, пока. Позвоню.

И мы расстались. Я постарался не задерживаться, уж очень лихо перемешивал он порох.

Теперь я был застрахован от всяких случайностей. Если вдруг не понадобится столь внушительный арсенал, тем лучше. Справимся голыми руками. Рэкетиры тоже бывают разными: одни вооружены до зубов, другие обходятся ножами, третьи — дубинками и кулаками. Но лучше не рисковать и все предусмотреть заблаговременно.

Четыре недели прошли в трудах праведных в Южном порту столицы. С Кирпичом мы встречались на службе каждый день, я ему все рассказал. Он одобрил. С ним хоть в огонь, хоть под воду!

Заскочил и второй раз к Гене — на всякий случай сообщил о своем замысле, хотя он и не спрашивал, относясь ко мне с полнейшим доверием. Но в конце концов он рисковал больше всех, поэтому я посчитал, что ему все-таки необходимо знать.

— Раз нужно, значит, нужно. За правое дело хоть на каторгу!

Романтик он, Гена. Как я.

Несколько раз ко мне приходил Петрович и, нервничая, интересовался, не передумал ли я и что именно не передумал.

— Чем меньше знаешь, тем легче жить. На это он лишь вздохнул:

— А может, не надо?

— Чего не надо.

— Ничего. Вдруг это опасно!

— Все хорошее в жизни — опасно. Даже с девушками гулять.

— Это понятно, — неправильно понял он меня. — СПИД.

Вот уж не ожидал от него. Интеллигент, личность!

— Жене могут донести, — рассмеялся я.

Он покраснел:

— Все шутите. А мне вот не до шуток. Не знаю, что конкретно вы задумали, а лучше — бросьте. Жизнь дороже денег!

— А принципы еще дороже.

Я его предупредил, что, возможно, в назначенный день ОНИ не явятся, а позвонят по телефону. Пусть тогда спокойно едет в любое место, которое назначат. В любое! Отдаст деньги, а дальше…

— А дальше? — затаил он дыхание.

— Дальше заговорят орудия главного калибра, Петрович.