Летучий корабль
Шрифт:
Однако маггловские полицейские, которых я вижу на вокзалах и в аэропортах, на удивление приветливы — я даже специально обращаюсь к ним за помощью, чтобы проверить, а не схватят ли меня сейчас за руку, чтобы надеть наручники? Нет, они с готовностью объясняют мне дорогу, уточняют, с какого пути отправляется мой поезд. Все так просто. Но я не верю. Я словно впадаю в некий транс на несколько дней, но не прекращаю своего движения — еду, лечу, предъявляю свое удостоверение в бесконечно сменяющих друг друга отелях, что-то отвечаю, когда меня спрашивают, улыбаюсь. Я не помню ни одного города из тех, через которые пролегал мой путь в те несколько дней. Честно, потом пытался вспомнить — ничего, пустота. Не помню, как выглядели комнаты, в которых я ночевал, не знаю, ел ли я что-то. Наверное, не знаю, не помню… И мне все время очень хотелось спать, но как только я закрывал глаза, повторялось одно и тоже — моя маленькая железная тюрьма на дне Темзы, мое мерное дыхание и погасшая панель с замершими стрелками приборов, которые я едва различаю сквозь толщу воды. И всегда, когда я просыпаюсь со смутным пониманием того, что я, видимо, болен, до меня на какие-то секунды с ошеломляющей ясностью доходит, что я
Но в один из дней картинка, которую бесконечно показывает мне мой больной мозг, внезапно меняется: даже во сне я понимаю, что машину, вероятно, нашли, потому что теперь я лежу в гробу под сводами церкви. И по-прежнему не могу двинуться, все так же продолжаю дышать, но не могу пошевелиться, не могу крикнуть им, что я жив. И вижу священника, практически вплотную ко мне, и молитвенник в его руках всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Но мне и тут достался какой-то странный священник — вместо традиционного облачения на нем темно-синие джинсы и просторный свитер. И я отчетливо различаю его руки — довольно грубые, с широкими пальцами, смуглые. Будто бы смутно знакомые. То, что он произносит… такие странные слова — я не знаю ни одного из них. Не латынь и не английский. Подождите, если вы сейчас отпоете меня — я улавливаю шарканье ног по каменным плитам пола, приглушенные голоса, всхлипы — я же… Я же не умер! Они сейчас закроют крышку гроба и… А священник все читает и читает, я вначале хочу прервать его, но голоса у меня нет, так что остается просто слушать его слова. Слушать, как его речитатив рвет мои последние связи с земной жизнью. Но странно, с каждым его словом мне будто становится легче — меня перестают волновать голоса и шаги, раздающиеся, кажется, отовсюду. Легко-легко, и высокие белые своды надо мной словно раздаются, и, кажется, еще чуть-чуть — и я смогу подняться к ним. Ничего нет — только небо надо мной. Чистое голубое небо. А если взглянуть вниз, то можно увидеть изнанку облаков…
Я просыпаюсь и вижу за окном небо из моего сна. Там солнечный день, теплые нежные лучи проникают сквозь щель между неплотно задернутыми занавесками, падают мне на лицо. Я жмурюсь, потягиваюсь в постели и внезапно понимаю, что все кончилось. Я не могу вспомнить, сколько дней я барахтался в своем непрекращающемся кошмаре, но сейчас будто кто-то умыл мне лицо волшебной водой, разом смыв все страхи. Я вновь ощущаю себя собой… или уже не совсем? Того человека, которого я отправил на дно реки, его больше нет. А я, словно бы отделившись от моего двойника, обретаю новую жизнь. И в ней, в этой новой жизни, мне необходимо получить ответ на два вопроса: где я, и какое сегодня число.
Я подхожу к окну, отдергиваю шторы. Боже! Море, лодки, невысокие дома, выстроившиеся вдоль довольно узкого канала. И чистая голубизна воды и неба, словно никогда не знавшая печали, холодных ветров и серых, несущих нескончаемые секущие дожди, облаков. На стене в моем номере карта, будто повешенная здесь специально для таких сумасшедших, как я, которых занесло в этот город бесконечное бессмысленное бегство. Карты страны, состоящей сплошь из островов, островков, с причудливо изрезанной береговой линией. Я все еще в Норвегии. И красная точка на ее западной оконечности, около которой написано Олесунн. Только вот я не помню, как я попал сюда — мне кажется, я все ехал, ехал, летел, дремал под стук колес, качался на волнах, садясь на паромы. И вот мое бегство закончилось: я внезапно перестаю понимать, от кого и зачем мне бежать.
Сколько же времени страх носил меня на своих серых крыльях? Я вдруг представляю себе, как спускаюсь сейчас вниз и невинно спрашиваю у администратора отеля, какое сегодня число. Хотя, я думаю, они и не такое видали, но мне как-то неудобно выставлять себя настолько полным идиотом. Так что я просто включаю телевизор, нахожу выпуск новостей и через некоторое время узнаю, что сегодня 15 мая. Я приехал в Париж девятого… Прошла почти неделя — я ничего не могу вспомнить… Из зеркала в ванной на меня смотрит Юэн Эванс — только глаза у него еще немного воспалены от тревожных сновидений. И под ними глубокие тени, словно мазки. Щетина, ввалившиеся щеки… Интересно, как меня пускали в гостиницы в таком виде?
Через полчаса я обретаю человеческий облик и спускаюсь вниз.
– Простите, — я обращаюсь к светловолосому парню, дежурящему у стойки портье, — не подскажете, как мне отправить письмо по электронной почте?
Он приветливо улыбается и указывает мне на несколько компьютеров, установленных на столах в дальнем конце холла. Один из них как раз свободен. Я завожу себе ящик, с которого отныне будут приходить в Англию мои письма. Ящик, которым никогда не стану пользоваться со своего ноутбука, все еще боясь, что меня могут найти. Пока не настанет день, когда… Впрочем, в то утро мне еще невдомек, что однажды я стану кричать на весь мир о том, где я, потому что буду знать — это уже никому не нужно. Адрес Рона и Герми я помню наизусть, но на всякий случай все же сверяюсь с записью в своем блокноте. И пишу им первые слова из моего невероятного далека: «Привет. У меня вроде все нормально. Пока путешествую. Как у вас?»
Все, что я пока что могу им написать. Будто я и вправду уехал проветриться на пару недель. Впрочем, на протяжении всего предстоящего года я буду немногословен, потому что не смогу рассказать им о той жизни, которая все больше и больше будет становиться моей. Зато буду жадно ловить каждое их ответное слово, потому что у них не будет особых тайн от меня. Или все же будут? Порой мне кажется, что они рассказывали мне далеко не все, но когда так долго не видишься — что ты можешь понять о том, насколько искренни и откровенны с тобой твои оставленные друзья? И, нажав на кнопку «отправить», я с чувством выполненного долга иду прогуляться. Потому что теперь, когда паутина ужаса распалась, перестав сковывать меня по рукам и ногам, я чувствую себя туристом, странником, путешественником,
Когда мне было восемнадцать, и наступило то наше первое лето, в которое мы точно знали, что никто из нас больше не должен умереть, было, наверное, так же хорошо. Тогда я тоже ощущал необыкновенную легкость, свободу и …да, тогда еще и всеобщую любовь. А вот теперь не хочу — ни любви, ни ненависти, ни равнодушия, впрочем, тоже обращенного на меня. Быть прохожим, незнакомым парнем с рюкзаком и хотдогом в руке, читать вывески, заходить в магазины, вертеть в руках фигурки троллей, которые населяют здесь, кажется, все сувенирные лавочки. Я даже куплю себе одну. На память. Пусть она станет первой покупкой Юэна Эванса в его маггловском мире. Беру в отеле схему движения местного транспорта, расписание паромов, чтобы завтра отправиться в дальнейший путь уже осмысленно, пусть и не всегда запоминая имена городов, куда дорога сама собой приведет меня, но осознавая каждую минуту своей жизни.
Я до сих пор не могу понять, что же такое творилось со мной все эти дни. Иногда я говорил себе, что просто устал, выдохся, перенервничал, что то, что мы с Рыжим устроили, было для меня большим потрясением — все же не каждый день случается отправлять на дно реки «свое» мертвое тело, вглядываться в собственное мертвое лицо, произносить темномагические заклятия… А может быть дело именно в них… Не знаю. Когда я придумал, как осуществить мой план, я не особенно задумывался о последствиях, хотя в моем возрасте стоит уже почаще пользоваться головой. Дело в том, что то заклятие, которое я нашел в библиотеке Блэков, не просто позволяло придать чужому мертвому телу собственные черты, иначе в магическом мире, где пользуются не только маггловскими способами поиска, это не имело бы большого смысла. Взять тот же темный шар, хранившийся у Малфоя — ведь с его помощью отыскать меня в мире было бы вполне возможно. Так вот, то заклятие должно было сделать меня неуязвимым и для его волшебного ока. И не только. Ни один прорицатель в мире, ни один из тех, кто видит, преодолевая расстояния и континенты, не смог бы отныне отыскать Гарри Поттера на этой земле. Так, по крайней мере, было написано в черной книге. А вот почему? Получалось, что моя магическая сущность становилась каким-то образом связана с тем телом, которое я решил использовать вместо себя? И в книге было предупреждение, что незнакомым с основами некромантии подобными заклятиями пользоваться не следовало. Я вот не был знаком, но это меня не остановило. А если бы попросту умер, нет, не сразу, но если бы темное колдовство через какое-то время утянуло меня за собой? Гермиона ведь говорила, что я сумасшедший. Было ли то, что я чувствовал, неким откатом после наложенных чар? Вновь не знаю… В тот день в Олесунне я был просто счастлив оттого, что все, похоже, закончилось. И точка. И я не хотел более ничего знать ни о какой магии. Было и прошло. Все. Я Юэн Эванс. Маггл.
Вечером я решаюсь вновь приблизиться к гостиничным компьютерам и проверить свой почтовый ящик. И когда я вижу, что там есть ответ, на секунду замираю. Письмо от Рона значительно длиннее, чем то, что я отправил ему утром, мне немного страшно его читать, я вдыхаю поглубже и…
«Привет, наконец-то могу сказать тебе: Привет, пропащий! Ты даже не представляешь, откуда я тебе пишу. Да что уж там, я тоже не могу себе представить, где ты сейчас. Но, кажется, именно это и входило в твои планы? Герми очень беспокоится за тебя, вообще злится на нас обоих ужасно, говорит, что мы — два идиота. Но я, честно говоря, доволен. Так что тут ты можешь расслабиться — все, в общем-то, прошло неплохо. Так вот, я хотел сказать, что мы сейчас вовсе не в Лондоне, как ты бы мог подумать. Мы с Герми в маггловском отеле в Шотландии. Ты, небось, тоже сидишь в таком же? Второй день обозреваем местные красоты. Черт, не умею писать письма! Все время кажется, что я просто говорю с тобой. И никак не могу поверить, что сейчас возьму, нажму кнопку — и письмо просто улетит к тебе, и ты, возможно, сразу же его получишь. Так что извини, что получается бессвязно, у жены бы вышло лучше, но она все еще сердится, хотя потихоньку, кажется, начинает радоваться тому, что ей больше не придется вставать на работу. Представляешь, она уволилась! Ну вот, я ничего не могу толком рассказать, а ты же хочешь знать, что у нас тут произошло. Но, извини, из меня все прет просто фонтаном — сразу и бестолково. Наверное, я такой вот уродился. Она бы сейчас сказала, что я вообще урод, а я бы не обиделся, потому что я знаю, что она меня все равно любит.