Левая рука тьмы (сборник)
Шрифт:
Сон доктора Хабера повлечет за собой много горя, смертей и утрат.
Он знал, что потерял ее, знал с того момента, как перешагнул с ее помощью пустоту, окружавшую видевшего сон. Она пропала вместе с миром серых людей и огромных зданий, в одно из которых он вбежал, оставив ее одну среди кошмара. Теперь ее нет.
Он не пытался помочь Хаберу. Помочь ему нельзя. Он сделал все, что мог. Он шел через обезумевший город. По мансардам он определил, что находится в северной части Портленда, которую никогда хорошо не знал.
Дома невысокие,
Гора спала.
Спала и видела сны.
Орр шел бесцельно, переходя с одной стороны улицы на другую. Он устал, ему хотелось лечь на тротуар и отдохнуть, но он продолжал идти.
Теперь он приближался к деловой части города, к реке. Город, полуразрушенный, полуизмененный, путаница грандиозных планов и воспоминаний о небылом — не город, а бедлам!
Огонь и безумие перелетали от дома к дому. И все же люди, как всегда, занимались своими делами. Он видел двоих, грабивших ювелирный магазин. Мимо него прошла женщина с плачущим ребенком на руках. Она шла домой.
Где бы ни находился дом.
11
Звездный свет спросил у Несуществующего: «Господин, существуешь ли ты или не существуешь?» Но не получил ответа.
Чуанг Цзе. XXII.
В ту ночь, когда Орр старался пробраться через хаос пригородов к Корбетт-авеню, его остановил альдебаранец и уговорил идти с собой. Орр покорно пошел за ним.
«Может, это Тьюа’к Эпнпе Эннбе», — подумалось ему. Но чужак сказал, что его зовут Э’пенемен Асфах. Орру было все равно.
Чужак привел его к себе в дом у реки, рядом с велосипедной мастерской в Верховьях Вечной Надежды. В этот вечер там было яблоку негде упасть.
Во всем мире ожили многочисленные боги. Они хотели знать, что же произошло на Земле между шестью двадцатью пятью и семью часами восемью минутами. Орр и его спутник поднялись на второй этаж.
Чужак предложил Орру лечь в постель, так как тот выглядел очень уставшим.
— Сон развязывает путаницу забот, — сказал чужак.
В ответ Орр процитировал «Гамлета»:
— «Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность».
Что-то странное было в способе общения чужака. Но Орр слишком устал, чтобы думать об этом.
— А где будете спать вы? — спросил он, тяжело опускаясь на кровать.
— Нигде, — ответил чужак своим лишенным интонации голосом.
Орр наклонился, чтобы снять ботинки. Он не хотел ложиться в грязной обуви, так не благодарят за гостеприимство.
От наклона у него закружилась голова.
— Я устал, — сказал он. — Я так много сделал сегодня. Мне удалось нажать кнопку. Потребовалась вся сила воли, вся энергия, чтобы нажать треклятую кнопку «выключено».
— Вы хорошо прожили, — сказал чужак.
Он стоял в углу, очевидно, собираясь стоять там бесконечно.
«Он
Он лег и ощутил жалость и сочувствие чужака, стоявшего в углу комнаты. Чужак видел его, видел не глазами. Перед ним было недолговечное, слабое, странное существо, бесконечно уязвимое, плывущее в безднах вероятности. Оно нуждалось в помощи. Орру было все равно. Ему нужна помощь. Усталость охватила его, подняла, как морская волна, в которую он медленно погружался.
— Эрперекхне, — пробормотал он, сдаваясь на милость сну.
— Эрперекхне, — беззвучно ответил Э’пенемен Асфах.
Орр спал и видел сон. Сны его, как волны в открытом море вдали от берега, приходили и уходили, поднимались и спадали, глубокие и безвредные, ничего не ломающие, ничего не менявшие. Они танцевали танец среди других волн бытия. И во сне большие зеленые морские черепахи вынырнули, проплыли с тяжелой грацией в глубину и ушли в свой мир.
В начале июня деревья покрыты свежей листвой и цветут розы. Весь город покрылся розами. Дела шли хорошо. Экономика восстанавливалась. Люди стригли свои газоны.
Орр приехал в Федеральную Психолечебницу в Линктоне, к северу от Портленда.
Ее строения, воздвигнутые в начале девяностых годов, стояли на большом утесе, глядя на луга в пойме Вильяметт. Лечебница была переполнена в конце апреля и мая, когда эпидемия безумия последовала за необъяснимыми событиями того вечера, который теперь называли «Разрывом». Но большинство больных выздоровело, и больница вернулась к норме.
Высокий врач провел Орра вверх по лестнице, в одноместную палату в северном крыле. Дверь, ведущая в это крыло, как и двери всех палат здесь, были тяжелые, с глазком на высоте пяти футов, и все закрыты.
— Он не причиняет нам беспокойства, — заметил врач, открывая дверь в коридор. — Он никогда не впадает в ярость, но он дурно воздействует на других. Мы поселяли его в разных палатах. Не получается. Все его боятся. Конечно, они все действуют друг на друга и по вечерам впадают в панику, но не так. Они боятся его, стучат в двери и просят выпустить, хотя он просто лежит. Да вы увидите сами. Ему все равно, где он. Вот мы и пришли.
Он открыл дверь и впустил Орра в комнату.
— К вам посетитель, доктор Хабер, — сказал он.
Хабер похудел. Сине-белая пижама висела на нем складками. Волосы и борода были коротко и аккуратно подстрижены. Он сидел на кровати и смотрел в пустоту.
— Доктор Хабер, — сказал Орр.
Голос его дрогнул. Он почувствовал мучительную жалость и страх. Он знал, на что смотрит Хабер. Он смотрит на мир после апреля 1998 года. На мир, созданный кошмаром.
В поэме Т. С. Элиота птица говорит, что человечество не выносит реальности. Но птица ошибается. Человек может вынести вес всей Вселенной. Он не может вынести только нереальности.