Левая рука тьмы (сборник)

Ле Гуин Урсула Кребер

— Посмотрим, можно ли будет его обучить, — сказала жена Зоува, Росса.

Старший сын Главы Дома, Маток, сказал:

— Если его можно будет обучить, тогда доверять ему нельзя. Возможно, его подослали сюда специально, чтобы его научили тому, что мы умеем, раскрыли перед ним наши секреты и нашу способность проникновения. Он станет кошкой, воспитанной добросердечными мышами.

— Я отнюдь не добросердечная мышь, сын мой, как ты изволил выразиться. — Зоув усмехнулся. — Значит, ты думаешь, что он — один из Сингов?

— Или их орудие.

— Мы все орудия Сингов. Дай нам совет, мальчик.

Как бы ты лично с ним поступил?

— Убил бы до того, как он проснется.

Пронеслось легкое дуновение ветерка, где-то на душной Поляне жалобно отозвался козодой.

— Как знать, — пробормотала Старейшая из женщин, — может быть, он жертва, а не орудие. Может быть, Синги разрушили его мозг в наказание за что-нибудь, а нам предоставили закончить за них это наказание.

— Для него это было бы настоящим милосердием.

— Смерть — ложное милосердие, — с горечью заметила Старейшая из женщин.

Они еще некоторое время поговорили на эту тему, спокойно, с серьезными лицами, выражая свою озабоченность в основном намеками, особенно, когда кто-нибудь из них произносил слово «Синг».

Парт не принимала участия в обсуждении, так как ей было всего пятнадцать лет, но старалась не пропустить ни единого слова старших. Она чувствовала симпатию к незнакомцу и хотела, чтобы он остался в живых.

Вскоре ко всем остальным присоединились Райна и Кретьян. Райна выполнила, как умела, психологические тесты на незнакомце, пользуясь помощью Кретьян, которая попыталась сейчас уловить рефлексы психики. Им особенно нечем было похвастаться, но они установили, что нервная система незнакомца в области мозга, связанная с органами чувств и координацией движений, казалась вполне нормальной, хотя внешние, физические рефлексы были, как у годовалого ребенка. А участки мозга, ответственные за речь, никак не проявляли себя вообще.

— Сила мужчины и возможности ребенка, мозг его пуст, — сказала в заключение Райна.

— Если мы не убьем его, как дикое животное, — сказала Баки, — то нам придется приручать его, как зверя.

— Кажется, стоит попробовать, — произнес брат Кретьян, Кай. — Пусть те из нас, кто помоложе, возьмут на себя заботу о нем. Посмотрим, что удастся сделать. В конце концов не обязательно учить его Канонам для Посвященных! Его нужно научить прежде всего не мочиться в постель. Хотелось бы знать, человек ли он. Мне это пока не ясно. А что думает по этому поводу Глава Дома?

Зоув на это сказал:

— Кто знает? Возможно, анализы крови, которые сделает Райна, скажут нам об этом. Мне не приходилось слышать, чтобы у кого-нибудь из Сингов были желтые глаза или какие-нибудь другие отличия от людей Земли. Но если он не Синг и не человек, то кто же он тогда? Пришельцы из Внешних Миров вот уже в течение двенадцати столетий не появляются на нашей планете.

Так началось его обучение.

Парт поднялась из подвала и, проходя мимо старой кухни, увидела, как Фальк, сгорбившись в одном из оконных проемов, смотрит на падавший за грязным стеклом снег. Он был одинок и сидел, понурившись. Шел десятый вечер с тех пор, как он ударил Россу, и его пришлось запереть, пока он не успокоится. С того времени он замкнулся в себе и ничего не говорил… Было странно видеть его лицо, лицо взрослого человека, сделавшееся

тусклым и тупым из-за ребяческого упрямства.

— Иди сюда, к огню, Фальк, — позвала Парт.

Возле очага в большой комнате она немного подождала, но затем забыла про него и стала думать о том, чем бы поднять собственное плохое настроение.

Делать было решительно нечего. Снег все шел и шел, лица окружающих были слишком привычными, книги рассказывали о вещах, которые уже давно не существовали или были где-то далеко, а потому и толку от них никакого. Вокруг притихшего дома и окружающих его полей стоял Лес, молчаливый Лес — бесконечный, однообразный и равнодушный. Зима последует за зимой, и она никогда не покинет этот Дом, потому что уходить некуда, и ничего нельзя с этим поделать.

На одном из пустых столов Райна забыла свой теамб — плоский инструмент с клавишами, который, как говорили, был хейновского происхождения. Парт подобрала грустную мелодию Восточного Леса, затем переключила регистр на его родное звучание и начала все заново. Она не очень хорошо умела играть на этом инструменте, не вдруг находила звуки, в такт словам, медленно их растягивала, чтобы выиграть время для поиска следующей ноты.

За ветрами в морях, За штормами в морях, На залитых солнцем камнях Дочь Айрека стоит…

Она сбилась с мелодии, но затем все же нашла нужную ноту:

… стоит, Молча с пустыми руками.

Это была древняя легенда, родившаяся на невообразимо далекой планете. Ее слова и мелодия были частью наследия людей в течение веков. Парт пела ее проникновенно, одна в комнате, освещенной огнем очага, а за окном в наступивших сумерках все валил снег.

Внезапно она услышала возле себя какой-то звук и, повернувшись, увидела рядом Фалька. В его желтых глазах стояли слезы.

— Парт, прекрати, — прошептал он.

— Что с тобой, Фальк? — забеспокоилась девушка.

— Мне больно слышать это, — сказал он.

Он спрятал лицо, которое было зеркалом его бессвязного и беззащитного разума.

— Хороша похвала моему пению, — с укором сказала девушка.

Вместе с тем она была тронута его словами и больше не пела. Позже, этим же вечером, она увидела, что Фальк стоит у стола, на котором лежал теамб. Он не осмеливался прикоснуться к инструменту, как бы опасаясь выпустить красивого и безжалостного демона, заключенного внутри него, который плакал под пальцами Парт и превращал ее голос в музыку.

— Мое дитя учится быстрее, чем твое, — заметила как-то Парт своей двоюродной сестре Гарре, — но твое растет быстрее. К счастью.

— Твое и так уже достаточно велико, — согласилась Гарра.

Парт глядела на берег ручья, где Фальк стоял, держа на плечах годовалого ребенка Гарры. Полдень раннего лета оглашался трелями сверчков и гудением комаров. Черные локоны то и дело касались щек Парт. Тогда как руки ее проворно следовали за челноком. Уже были видны головы и шеи танцующих аистов, вытканных серебром на черном фоне.