Левая рука тьмы (сборник)
Шрифт:
Хабер не вынес. Он утратил связь с реальностью.
Орр хотел заговорить, но не нашел слов. Он попятился. Врач закрыл дверь.
— Не могу, — сказал Орр. — Выхода нет.
— Нет, — согласился врач.
В коридоре он негромко добавил:
— Он был выдающийся ученый.
Орр вернулся в Нижний город Портленда на лодке. Транспорт действовал еще плохо.
Город загромождали обломки станций шести различных общественных транспортных систем. На Рид-Колледж была станция подземки, но никакой подземки не было. Фуникулер от парка Вашингтона кончался у входа в туннель, который уходил под Вильяметт и на середине заканчивался тупиком. Тем временем
Орр навещал лечебницу в перерывах между работой. Его хозяин, чужак Э’пенемен Асфах, не учитывал рабочее время, а только результат работы. Когда выполняется работа, его не касается.
Орр почти каждое утро проводил, лежа в постели, проделывая работу в уме. Когда он добрался до мастерской и сел за чертежную доску, было уже три часа.
Асфах в зале ждал посетителей. Его штат состоял из трех дизайнеров и имел связь с многочисленными фабриками, производившими кухонное оборудование: посуду, принадлежности, инструменты. Промышленное и распределение сильно пострадали во время «Разрыва». В такой обстановке маленькие фирмы оказались в выгодном положении. В Орегоне множество таких фирм принадлежало альдебаранцам. Они оказались хорошими управляющими и отличными торговцами. Но для ручной работы всегда нанимали людей. Правительство их поддерживало, так как они охотно подчинялись контролю и платили налоги, а тем временем мировая экономика восстанавливалась.
Президент Мердль предсказал возвращение экономики в нормальное русло до Рождества.
Асфах торговал оптом и в розницу, его мастерская пользовалась доброй славой из-за хорошего качества товара и невысоких цен. После «Разрыва» домохозяйки, неожиданно обнаружившие себя в незнакомых кухнях, бросились оборудовать их на свой лад и делать покупки.
Орр раздумывал над чертежом, когда услышал чьи-то слова:
— Пожалуй, эта мутовка лучше.
Голос напоминал голос его жены. Он встал и выглянул в зал. Асфах показывал что-то коричневой женщине среднего возраста и роста, лет тридцати, с короткими черными волнистыми волосами.
— Хитзер, — сказал он, подходя.
Она обернулась и посмотрела на него долгим взглядом.
— Орр, — сказала она. — Джордж Орр. Верно? Где-то мы с вами встречались…
— В…
Он запнулся.
— Вы юрист?
Э’пенемен Асфах стоял огромный, в зеленоватой броне, не выпуская мутовку.
— Нет. Секретарь. Работаю у «Формен и Ратти» в Пендлтон-билдинг.
— Должно быть, там. Я был там однажды. Вам это нравится? Это придумал я!
Он взял с прилавка другую мутовку и показал ей.
— А вот еще одна. Эта удобнее.
— Смотрится неплохо, — ответила она. — Вы здесь работаете? Я вспомнила. Вы были в каком-то кабинете на Старк-стрит у врача.
Что именно она помнит? Он не имел об этом ни малейшего понятия. У его жены кожа была серая. Говорят, серые люди по-прежнему существуют, особенно на Среднем Западе и в Германии, но большинство стали белыми, черными, коричневыми, красными, желтыми и смешанными. Его жена была гораздо женственнее этой особы. А эта носит большую черную сумку с медными застежками. В ней несомненно найдется полпинты виски. Его жена была неагрессивна, хоть и храбра. Манеры у нее были робкие. Это не его жена, это совсем другая женщина, яркая и трудная.
— Правильно, — сказал он. — До «Разрыва». У нас… Мисс Лилач, мы договорились пообедать
— Я не мисс Лилач, это моя девичья фамилия. Я миссис Энбрюс.
Она с любопытством смотрела на него.
Он стоял, примиряясь с реальностью.
— Мой муж погиб на войне на Ближнем Востоке, — добавила она.
— Да, — ответил Орр.
— Все это разработали вы?
— Большую часть.
— А это вам нравится?
Он достал медный котелок, массивный, но изящный и совершенный в пропорциях, как парусный корабль.
— Очень, — кивнула она. — Вы настоящий художник.
— Мистер Орр хороший мастер, — без всякого выражения произнес его хозяин из-под своего левого локтя.
— Слушайте, я вспомнила, — неожиданно сказала Хитзер. — Ну да! Конечно! Это было до «Разрыва», поэтому у меня в голове все смешалось. Вы видели сны, вернее, вы думали, что ваши сны становились реальностью? Верно? Доктор заставлял вас видеть все новые и новые сны, а вы не хотели и искали способа избавиться от Добровольной терапии. Видите, я помню. Вы попали к доброму врачу?
— Нет, я их перерос, — сказал Орр.
Он рассмеялся. Она тоже.
— А как же с вашими сновидениями?
— О, я продолжаю их видеть.
— Я думала, что вы можете изменить мир. И это все, что вы смогли сделать? Эта мешанина?
— Пришлось, — сказал он.
Он сам бы предпочел меньше путаницы, но от него это не зависело. Теперь по крайней мере она оказалась здесь. Он искал ее, не нашел и в поисках утешения занялся работой. Работа давала немного, но нравилась ему, а он был терпелив. Теперь немая печаль по потерянной жене должна кончиться, потому что вот она перед ним — яростная, хрупкая, непокорная и незнакомая, которую нужно завоевывать заново.
Он знал ее, знал ее характер, знал, как заставить ее говорить, смеяться.
— Хотите кофе? Рядом кафе. Мне пора сделать перерыв.
Было четверть пятого.
— Конечно, я хочу кофе, но… — Она посмотрела на чужака.
— Я вернусь через десять минут, Э’пенемен Асфах, — сказал Орр хозяину, идя за плащом.
— Возьми весь вечер, — сказал чужак. — Время есть. Идти значит возвращаться.
— Спасибо, — ответил Орр.
Он пожал руку своему хозяину. Зеленоватый прохладный плавник слегка коснулся руки человека. Орр и Хитзер вышли в теплый летний дождь. Чужак смотрел на них сквозь стеклянную дверь, точно морское чудище из аквариума.
Они прошли и исчезли в тумане.
Город иллюзий
Глава первая
Тьма. Во тьме, которая противостояла солнцу, пробудился некто безгласный.
Погруженный всецело в хаос, он не ведал, что такое порядок. Он не владел речью и не знал, что тьма зовется ночью.
По мере того, как разгоралась заря, он, зашевелившись, пополз, побежал, то падая на четвереньки, то выпрямляясь, но куда он шел, было ему неведомо. Он не знал пути в мире, в котором он пребывал, так как само понятие «путь» заключало в себе его начало и конец. Все, что имело к нему отношение, было перемешано и запутано, все вокруг противилось ему. Неразбериха бытия усугублялась силами, для которых у него не было названия, — страхом, голодом, жаждой, болью.