Левая рука тьмы (сборник)

Ле Гуин Урсула Кребер

— Нет.

Фальк покачал головой, насухо вытираясь полотенцем так, что кожа его покраснела.

— Я не стал ее есть, раз она заговорила. Вместо этого я настрелял кроликов.

— Убил и не съел? И тебе не стыдно, парень? — раскудахтался старик. — Есть ли у тебя благоговение перед жизнью? Ты должен понимать Закон. Он гласит, что без нужды, просто так убивать нельзя. Помни об этом в Эс Тохе. Ты уже сухой? — спросил он более примирительно. — На, прикрой свою наготу, Адам из Канона Яхве. Завернись вот в это. Моя работа погрубее будет — это всего лишь оленья шкура, выделанная в моче, но, по крайней мере, она чистая.

— Откуда вы знаете, что я собираюсь в Эс Тох? — спросил

Фальк, закутываясь в мягкий кожаный балахон, как в тогу.

— Потому что ты не человек, — сказал старик. — И не забывай о том, что я Слухач. Мне известна направленность твоих мыслей, чужестранец. Север и юг — туманные понятия для тебя. Далеко позади на востоке утраченный яркий свет. На западе лежит тьма, суровая гнетущая тьма. Слушай меня, потому что я не хочу слушать тебя, мой дорогой гость, идущий во тьме на ощупь. Если бы я хотел выслушивать людские разговоры, я бы не жил здесь среди диких свиней сам, как дикий кабан. Я должен был это сказать, прежде чем пойду спать. Прими это как главную новость и мудрый совет. Помни об этом, когда ступишь в ужасающую тьму ярких огней Эс Тоха. Тебе это может пригодиться. А теперь забудь и о востоке, и о западе и ложись-ка спать. Бери себе кровать. Я противник показной роскоши и довольствуюсь простыми радостями бытия, такими, как кровать для сна. И компанией какого-нибудь человека раз в год или в два… Хотя и не могу сказать, что мне не хватает людского общества, как тебе: Я один, но не одинок.

Он соорудил себе постель на полу и стал цитировать строки Нового Канона:

— Я одинок не более, чем ручей у мельницы или петух на флюгере, или полярная звезда, или южный ветер, или апрельский дождь, или январская оттепель, или первый паучок в новом доме. Я одинок не более, чем утка в пруду, которая громко смеется, или сам Уолденский пруд…

Тут он пожелал гостю спокойной ночи и умолк.

В эту ночь Фальк спал так крепко и долго, как еще никогда не спал с начала своего путешествия.

В хижине у реки он пробыл еще два дня и две ночи. Хозяин принимал его очень радушно, и гость нашел, что ему трудно покинуть эту маленькую обитель тепла, света и общения. Старик редко прислушивался к его вопросам и никогда на них не отвечал, но в его поистине неиссякаемой болтовне проскальзывали некоторые факты и намеки. Он знал путь отсюда на Запад, и что может на нем повстречаться. Но на каком расстоянии отсюда это может находиться — Фальк так и не понял. Как далеко до Эс Тоха? Что находится дальше этого города? Сам Фальк не имел об этом ни малейшего представления, он уяснил только то, что в конце концов можно выйти к Западному Морю, за ним лежит Великий Континент, обойдя вокруг которого можно попасть в Восточное Море и в Лес. То, что Мир — круглый, люди знали, но никаких карт у них не осталось.

Фальку казалось, что старик мог бы попробовать нарисовать карту. Но откуда взялось такое предположение, он вряд ли понимал, потому что Слухач никогда прямо не говорил о том, что он сам делал или что видел за пределами своей крохотной прогалины на речном берегу.

— Приглядывайся к курам, идя вниз по реке, — сказал он однажды как бы между прочим. — Некоторые из них умеют говорить, другие могут слушать, вот как мы с тобой. Я говорю, а ты слушаешь, потому, разумеется, что я — Слухач, а ты — Вестник. Чертова логика. Помни о курах и не доверяй тому, что они поют. Петухам можно доверять больше — они слишком заняты своим кукареканьем. Иди один. Вреда тебе от этого не будет. Передавай от меня привет всем Правителям и Странникам, которых ты встретишь, особенно Ханстреллам. Между прочим, прошлой ночью мне в голову пришла мысль, что ты достаточно поупражнялся в ходьбе и мог бы взять мой слайдер.

Путь не близкий, зачем, спрашивается, зря утруждать ноги? Я совсем забыл о том, что он у меня есть. Он мне без надобности, поскольку я не собираюсь покидать это место, разве что… после моей смерти. Я надеюсь, что сюда кто-нибудь забредет и похоронит меня или хотя бы оттащит мое тело в лес на съедение зверям и букашкам. Меня не прельщает перспектива сгнить здесь, в этом доме, после стольких лет, когда я содержал это место в такой чистоте. В лесу пользоваться слайдером ты, конечно, не сможешь, но если ты будешь спускаться по реке, тогда он тебе пригодится. А при переправе через Внутреннюю Реку слайдер будет просто необходим. Если захочешь его взять, он в наклонной башне. Мне он не нужен.

Сходная философия была и у обитателей Дома Катола, ближайшего к Дому Зоува поселения. Фальк знал, что одним из их принципов было жить, стараясь по возможности не пользоваться механическими приспособлениями. То, что этот старик, живя гораздо примитивнее, чем они, разводя птицу и выращивая овощи, потому что у него не было даже ружья для охоты, имеет такой продукт сложной технологии, как слайдер, показалось Фальку странным и заставило его в первый раз взглянуть на хозяина дома с некоторым сомнением.

Слухач захихикал, чмокая губами.

— У тебя никогда не было оснований доверять мне, парнишка-чужестранец. А у меня — тебе. Ведь в конце концов многое можно утаить даже от самого чуткого Слухача. Человек может в своем мозгу прятать многое даже от самого себя, так что другие уж вовсе не смогут пробраться в его мысли. Возьми слайдер. Я уже свое отпутешествовал. Слайдер рассчитан только на одного, а ты как раз идешь один. Я думаю, что тебе предстоит еще очень долгий путь, который ты вряд ли сможешь довести до конца, если пойдешь пешком. И даже на слайдере…

Фальк не решился задать еще один вопрос, но старик ответил на него встречным вопросом.

— Может быть, тебе лучше вернуться домой, малыш?

Расставаясь с ним на заре, Фальк с грустью и благодарностью протянул ему свою руку, как Главе Дома — так его учили поступать в подобных случаях. Но одновременно с этим он еле слышно произнес слово «тмокной».

— Каким это именем ты назвал меня, Вестник?

— Оно означает… Я думаю, что оно означает «отец».

Слово это нечаянно вырвалось из его уст. Он не был уверен в его точном значении и не имел представления, какому языку оно принадлежало.

— Прощай, бедный, доверчивый дурачок! Говори всегда правду и знай, что в правде твое освобождение. А может быть, и нет, все зависит от случая. Иди один, глупыш! Так, наверное, будет для тебя лучше. И помни, что мне будет очень недоставать твоих мыслей. Прощай. Рыба и гости начинают пованивать на четвертый день. Прощай!

Фальк поднялся на крыло слайдера и заглянул внутрь аппарата. Внутренняя поверхность кабины была причудливо украшена объемным орнаментом из титановой проволоки. Орнамент скрывал все, кроме приборов управления, но Фальк уже пользовался аппаратом подобного типа в Доме Зоува, и потому сомнений насчет управления машиной у него не возникало.

Удобно усевшись в кресле водителя, он быстро изучил приборную доску, прикоснулся к левому управляющему сектору, переместил свой палец вдоль него, и слайдер бесшумно поднялся чуть больше чем на полметра. Следующим движением Фальк заставил аппарат заскользить по двору к берегу реки, пока он не воспарил над ледяной пеной заводи, у которой стояла хижина. Он оглянулся, чтобы помахать старику, но тот уже исчез с порога, закрыв за собой дверь. Когда Фальк направил свой бесшумный челн по широкому темному проспекту реки, над ним сомкнулась величественная тишина.