Левая рука тьмы (сборник)
Шрифт:
— Что это?
Он посмотрел на чудовищную фигуру, притаившуюся в тумане, и сказал наконец:
— Утесы. Должно быть, утесы Эшерхота.
Он снова потянул сани. Мы были во многих милях от таинственных форм, а мне казалось, что они на расстоянии вытянутой руки. Незадолго до захода солнца они стали виднее — вершины огромных гор, как айсберги в океане, затонувшие во льду, мертвые в течение тысячелетий.
Если судить по нашей неточной карте, мы оказались намного севернее кратчайшего из путей. На следующий день мы впервые повернули на юго-восток.
19. Возвращение
Мы продолжали идти, стараясь
Мы поняли, что оказались ближе к южному краю ледника Гобрин, чем указывала карта, потому что на второй день после поворота на юг начали встречаться трещины и щели с торосами. Лед не был таким неровным, как в районе Огненных Холмов, но в нем скрывались пустоты. Вероятно, летом они представляли собой озера. Иногда лед проваливался, и мы оказывались в яме, а иногда поверхность была испещрена небольшими впадинами и трещинами. Все чаще и чаще встречались большие расщелины, старые каньоны во льду, некоторые достаточно широкие, другие шириной всего в фут или два, но очень глубокие. В Одирин Ниммер (это по дневнику Эстравена, я не вел записей) подул сильный северный ветер, небо расчистилось, появилось солнце. Мы тащили сани по снежному мосту над трещиной и могли взглянуть налево и направо, в голубые пропасти, в которые падали тронутые полозьями саней куски льда. Они падали медленно и вызывали слабые звуки, как будто трогали серебряные струны. Я до сих пор помню пустую, как во сне, утреннюю кружащуюся голову, радость от этого перехода над пропастью. Но вот небо начало белеть, воздух помутнел. На снегу выросли голубые тени.
Мы не подозревали опасности белой погоды на такой поверхности. Поскольку лед был неровным, я толкал сани сзади, а Эстравен тащил. Я не отрывал взгляда от саней и толкал, думая лишь о том, что нужно толкать, как вдруг они устремились вперед, чуть не вырвавшись у меня из рук. Я держался за них инстинктивно и закричал: «Эй!», чтобы Эстравен шел медленнее. Но сани замерли, наклонившись вперед, а Эстравена не было.
Я чуть не выпустил сани, чтобы поискать его. Чистейшая удача, что я этого не сделал. Я продолжал удерживать их, глупо осматриваясь, и тут увидел край пропасти, в которую провалился снежный мост.
Эстравен упал туда, и сани не последовали за ним только потому, что их удерживал мой вес. Две трети саней оставались на прочном льду. Но под тяжестью Эстравена, висевшего в упряжке, сани медленно скользили к пропасти.
Я изо всех сил потянул их назад, оттаскивая сани от пропасти. Они поддавались с трудом, но я налегал всем весом и тащил. Они неохотно двинулись назад и откатились от трещины. На краю появились руки Эстравена. Теперь его вес помогал мне. Он выбрался из пропасти и ничком упал на лед.
Я склонился над ним, пытаясь отстегнуть упряжь, встревоженный его падением.
Губы его посинели, одна сторона лица была исцарапана и кровоточила.
Он неуверенно сел и прошептал свистящим шепотом:
— Синее, все синее… Башни в глубине.
— Что?
— В пропасти все синее, полно света.
— Что с вами?
Он начал расстегивать упряжь.
— Идите вперед на веревке, с палкой в руках, — выдохнул он, — проверяйте дорогу.
Много часов спустя один
Каждый шаг мог вызвать падение. Никаких теней. Ровный, белый и беззвучный шар. Мы двигались внутри огромного замерзшего стеклянного шара. В нем не было ничего. Но в стекле оказывались трещины.
Ощупывание и шаг. Ощупывание невидимых трещин, через ’которые можно выпасть из невидимого шара и падать, падать.
Постоянное напряжение мало-помалу истощило наши мышцы. Все труднее давался каждый следующий шаг.
— Что случилось, Дженри?
Я стоял в середине ничего. На глазах у меня замерзли слезы. Я сказал:
— Боюсь упасть.
— Но вы на веревке.
Подойдя, он увидел, что никакой пропасти нет, посмотрел на меня и сказал:
— Разбиваем лагерь.
— Еще не время, мы должны идти.
Но он уже расставлял палатку.
Позже, после еды, он сказал:
— Самое время было остановиться. Не думаю, чтобы мы могли идти так дальше. Лед медленно опускается, но он очень неровен, весь в трещинах. Если бы мы видели, то могли бы идти, но не в бестеневом мире.
— Как же мы спустимся в Шенсейские болота?
— Если мы повернем на восток, вместо того, чтобы двигаться на юг, то можем оказаться на ровном льду в районе залива Гутон. Я видел лед летом с лодки. Он спускается с Красных Холмов и ледяной рекой течет в залив. Может, оттуда легче по берегу добраться в Кархид. Но этот путь длиннее миль на тридцать-сорок. Нужно подумать. Каково ваше мнение, Дженри?
— Мое мнение? Я и двадцать миль не пройду в белую погоду.
— Но если мы выберемся из района трещин…
— О, если мы выберемся из района трещин, я буду в порядке. А если еще и солнце выглянет, садитесь в сани, я подтолкну, и вы поедете до самого Кархида.
Типичная для этого путешествия шутка. Глупые шутки, конечно, но все же они заставляли улыбаться.
— Со мной ничего, — продолжал я, — кроме острого хронического страха.
— Страх очень полезен. Как тьма или тени.
Улыбка Эстравена расколола его потрескавшиеся и обветрившиеся губы и лицо.
— Странно, что дневного света недостаточно, чтобы идти — нам нужны тени.
— Дайте на минутку ваш блокнот.
Он как раз делал ежедневную запись в своем дневнике и подсчитывал, сколько продовольствия осталось. Над печью Чейва он протянул мне блокнот и угольный карандаш.
На чистой странице, прикрепленной изнутри к переплету, я начертил двойную дугу в круге, зачертил половину символа и протянул блокнот обратно.
— Вы знаете этот знак?
Он долго смотрел на него странным взглядом, но сказал:
— Нет.
— Его находят на Земле, на Хейне, на Чиффевере. «Свет — это левая рука Тьмы»… Как дальше? Свет и Тьма, страх и мужество, холод и тепло, женщина и мужчина. Это вы, Терем. Оба в одном. Тень на снегу.
Весь следующий день мы брели на север через белое ничто. Наш рацион составлял теперь две трети первоначального. Так мы надеялись продержаться дольше. Эстравен верил в свою удачу. Он шел, руководствуясь интуицией, хотя, вероятно, на самом деле, это был опыт. Четыре дня мы шли на восток, делая ежедневно от восемнадцати до двадцати миль, потом нулевая погода кончилась, поднялся ветер, пошел снег, стало темно.