Левиафан
Шрифт:
— Мы это выясним.
Мэтью достал мешочек с золотыми монетами Менегетти и сел, ожидая, пока фонари и судно приблизятся к причалу. Трое всадников и повозка с тюками сена высадились на берег. Все, включая лошадей, выглядели озадаченными. Увидев Мэтью и Профессора в карете, длиннобородый капитан замахал руками и крикнул, перекрикивая ветер:
— Niente piu! Niente piu![50] — что явно означало «больше никаких переправ».
Он передумал, когда увидел блеск золотой монеты, которую предлагал Мэтью.
Niente piu.
Он
Мэтью направил упряжку, которая по понятным причинам не хотела ехать, на качающийся паром. Колеса кареты были привязаны к колышкам, прибитым к фальшбортам по правому и левому борту, канаты были сброшены, потому что молодой англичанин и мулат с янтарными глазами были единственными дураками в этом последнем путешествии.
Паруса поймали сильный, но непостоянный ветер, и Профессор Фэлл вцепился в поручень побелевшими от напряжения пальцами. Когда пена хлынула через нос парома, судно накренилось, повернулось, накренилось снова, вздыбилось и закачалось. Лошади с трудом удерживали равновесие, а капитан с длинной бородой, который считал себя повелителем волн и теперь был богаче царя Мидаса, стоял у штурвала и распевал какую-то итальянскую морскую песенку.
Мэтью сунул руку в карман и сжал черный ключ.
Скоро. Уже скоро.
Глава двадцать третья
— Колонии? Я много о них слышал. Я бы с удовольствием их посетил, но долгие морские путешествия — не моя стихия. Или как бы вы, англичане, сказали? Не моя чашка чая?
— Ненавижу чай, — буркнул Хадсон.
— Похоже, ты и дорогое вино не жалуешь. — Марс Скараманга кивнул через стол на полный серебряный кубок, стоявший рядом с обеденной тарелкой Хадсона. — Итак, ты не ответил на мой вопрос. Я спросил, чем ты занимаешься. А ты просто сказал: «Я работаю в колониях».
Хадсон ковырял вилкой в тарелке с жареной свининой, белой фасолью и капустой, заправленной уксусом.
— Я живу своим умом, — сказал он, предвидя язвительное замечание. И оно, разумеется, последовало.
— Боже, должно быть, ты чертовски беден!
Венера ответила слабой улыбкой, переведя мрачный проницательный взгляд с крупного англичанина на стройную испанскую охотницу на ведьм, сидевшую слева от него. На столе, среди серебряных и золотых тарелок с едой, горели два золотых канделябра, а над столом висела еще одна люстра с десятью свечами. У стены позади англичанина маячил Лоренцо с ножом на поясе с одной стороны и пистолетом в кобуре с другой. За женщиной стоял Пагани, так же вооруженный, а у полированной дубовой двери столовой притаился третий широкоплечий телохранитель по имени Греко с рапирой в ножнах и ножом, продемонстрированное лезвие которого было похоже на пилу.
— Я справляюсь, — ответил Хадсон, и Марс поднял свой кубок, словно в насмешливом тосте.
После тяжелого путешествия Хадсона и Камиллу выволокли из повозки, отвели наверх и втолкнули в спальню, которая, несомненно, была самой роскошной тюремной камерой из возможных. Мягкие кожаные кресла, диван, темно-синий ковер и кровать с голубым балдахином, на которой могли запросто уместиться четыре человека. Камилле развязали запястья, как и Хадсону. Во время путешествия его связали второй раз,
Хадсон осмотрелся и быстро заметил, что в прекрасно обставленной спальне не было ни окна, ни чего-то подходящего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Во всяком случае, достаточно дельного, чтобы противопоставить его кремниевому пистолету.
В канделябре горели три свечи на дубовом комоде с выдвижными ящиками. Хадсон обшарил их, но они оказались пусты. Их можно было использовать только в качестве не очень плотных щитов, не более. В прошлом Хадсону уже доводилось превращать подсвечник в импровизированное лезвие[51], но то был совсем податливый металл, а этот канделябр, кажется, был сделан из чистого серебра, так что этот вариант тоже не подходил.
Прежде чем Лоренцо повернул ключ в замке, в комнату заглянул Марс в черном халате с красной отделкой. Его лицо было изможденным после путешествия.
— Нам с сестрой нужно отдохнуть, так что не обессудьте, что мы не проявляем больше гостеприимства. Оно будет позже. Когда мы приступим к делу. А пока что Лоренцо, Бертанца, Пагани, Греко или Джакони всегда будут по другую сторону этой двери, так что ведите себя, как подобает хорошим гостям.
— А может, ты, как хороший хозяин, угостишь нас едой и водой? — спросил Хадсон.
— Хм. Хорошо. Я прикажу принести бурдюк с водой. Что касается еды, то вы поужинаете со мной и сестрой, когда мы будем готовы.
Марс ушел, и дверь за ним закрылась. Хадсон остался гадать, как свиной мочевой пузырь, из которого делали бурдюк, можно использовать в качестве оружия. Он сомневался, что любого из здешних телохранителей можно обезвредить ударом бурдюка, даже если тот будет полон.
Лупо они не видели с тех самых пор, как их выволокли из повозки. Но, должно быть, он бродит где-то рядом и отдыхает.
— Как ты думаешь, что случилось с Мэтью и Профессором? — спросила Камилла. — Надеюсь, они нашли кого-нибудь по дороге. Может, они добрались до Санто-Валлоне?
— На самом деле, я надеюсь, что они вернутся на корабль и уберутся отсюда подальше. — Хадсон сел на кровать. — Хотя, зная Мэтью… трудно сказать.
— Ты очень переживаешь за своего друга.
— Да, — без колебаний ответил он. — Мы многое пережили вместе… я чуть не утонул в колодце, а он спас меня… он вывел меня из того одурманенного состояния в деревне Фэлла… — Хадсон осекся, поняв, что Камилла не знает почти ничего об их с Мэтью общем прошлом. — Как-нибудь я расскажу тебе поподробнее.
— Не думаю, что у нас много времени.
Она села на кровать рядом с ним, и он тут же обнял ее. Камилла положила голову ему на плечо. Хадсон подумал, что, оказавшись в такой ситуации, многие другие женщины дрожали бы и плакали, но не она. Разумеется, она была подавлена, как и он сам, но ее стойкость впечатляла, ведь она продолжала держаться с достоинством и не позволяла себе расклеиться.
— Хорошая новость в том, — сказал Хадсон, прижимая ее к себе крепче, — что они еще не убили нас. А вторая хорошая новость: мы все еще вместе.