Левиафан
Шрифт:
Хадсон больше не мог ждать. Он знал, что должен сделать, и понимал, что у него есть максимум три секунды. Он издал стон, чтобы подчеркнуть свое беспомощное положение.
Греко начал затягивать ремень. Нужно было действовать прямо сейчас.
Глава двадцать четвертая
Несомненно, это была самая дорогая масляная лампа в мире. И, вероятно, самая ценная, потому что без ее света, освещавшего карту в руке Профессора, отыскать дорогу в темноте было бы попросту
На дороге, которую нарисовал Менегетти, Мэтью пустил лошадей галопом. Пыль поднималась вокруг копыт, гонимая сильным ветром, точно призраки, восставшие из могил, чтобы понаблюдать за удивительным зрелищем в мире живых. Время играло не на руку Мэтью, но лошади пожилой пары, похоже не были привычны к такому темпу. В особенности, они не привыкли пробегать разом столько миль подряд. Приходилось пускать их галопом на короткие промежутки времени и менять темп, поскольку загонять лошадей не хотелось. Мэтью думал — и надеялся, — что им с Профессором, Хадсоном и Камиллой еще понадобится энергия этих животных для обратной дороги.
Если, конечно, Хадсон и Камилла еще живы.
И если Мэтью и Профессор переживут следующие несколько часов.
Разум Мэтью не уставал повторять, что, по всем признакам, это был не очень хороший план.
— Я хочу знать, — обратился Мэтью к Профессору, перекрикивая ветер, — почему вы вернулись.
Фэлл некоторое время молчал, и Мэтью уже подумал, что он не собирается отвечать, но Профессор сунул руку в карман и вытащил что-то, зажатое в кулаке. Он раскрыл ладонь, и в свете лампы Мэтью увидел лежащее на ней маленькое темно-серое распятие, чуть больше трех дюймов в длину.
— Железное, — сказал Фэлл. — Я понял, почему ты спросил священника, есть ли у него такое.
Мэтью кивнул.
— Через два дома от конторы Менегетти был магазин, где продавались предметы религиозного культа, — пожал плечами Фэлл. — Я решил, что, возможно, и вправду кое-чем тебе обязан.
— Но у вас не было с собой денег. Как вы его получили?
Фэлл снова пожал плечами.
— Я торопился. Украл самое маленькое, что смог достать. — Он убрал распятие обратно в карман. — Да, оно маленькое, но железное. Я подумал, что, если зеркало найдется, нам, возможно, захочется быть, так сказать, при оружии.
— Нам? — переспросил Мэтью.
— Как я уже сказал, я кое-чем тебе обязан. Но не по тем причинам, по которым ты думаешь. Я в долгу перед тобой за то, что ты уничтожил все мои ценности.
— Что?
— Именно так, — кивнул Фэлл. — Дело в том, что все ценное для меня прежнего отравляло меня. В Альгеро, когда я подумал, что поиски зеркала потеряли смысл, я осознал: тот, кем я был, мертв для меня. О, нет, он не исчез, он все еще где-то внутри, но я отринул его, как отринул мысль вернуть моего Темплтона из мертвых.
Ему было явно непросто вспоминать о прошлом. Он помедлил, снова изучая карту, прежде чем продолжить.
— В тот далекий день я совершил ошибку, не оказавшись рядом с сыном, и потерял его. Я потерял жену… ребенка… все, к чему стремился.
— Кажется, да, — ответил Мэтью.
— Тогда ты понимаешь и то, почему я тебе обязан. Я знаю, что мои поступки никогда не будут забыты. Например, убийство Ричарда Герральда. А также создание «Белого Бархата» и целая вереница убийств и интриг. Кровавая карточка с моим отпечатком говорила сама за себя.
— О чем она говорила? — спросил Мэтью.
— О том, что в конце концов я не оставлю в этом мире ничего, кроме памяти о разложении. А еще о том, что я мог бы стать ученым, человеком истинной ценности. Я мог совершать открытия и приносить реальную пользу и удовольствие себе и другим. Но этого никогда не будет. Думаешь, мне жаль себя? Нет. Мне жаль профессора Дантона Идриса Фэлла — создание тени, лишенной сущности. — Он вновь склонил голову к карте. — Кажется, нам осталось около четырех миль.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Фэлл заговорил снова.
— Я хочу, чтобы ты знал: если это место — именно такое змеиное логово, каким мы его считаем, ему придется появиться еще раз. Ему придется предложить сделку с двумя целями: вытащить Хадсона и Камиллу, если они еще живы, и вытащить нас самих. Я предполагаю, что Скараманги слышали о нем, поскольку на протяжении многих лет он работал с итальянцами. Поэтому будь готов к его возвращению.
— А я думал, он уже проявил себя там, на балконе, — сказал Мэтью.
— О, — тихо рассмеялся Фэлл, — это сущая ерунда.
— Я тоже хочу заключить сделку, — поежился Мэтью. — Скажем… поперчить суп. Я собираюсь сказать Скарамангам, где, по моему мнению, находится зеркало.
— Конечно. И они потребуют, чтобы их привели туда, прежде чем они освободят остальных. И на случай, если это зеркало и вправду работает, в моем кармане лежит распятие. Знай, этот Левиафан может стать твоей погибелью, Мэтью, а тебе ведь есть, ради чего жить. У тебя вся жизнь впереди, твоя любимая ждет тебя.
Мэтью ощутил острую боль в сердце, но не мог позволить ей подорвать свою решимость. Он зашел слишком далеко.
— Если вы выберетесь с Хадсоном и Камиллой, вам надо будет ехать прямо к кораблю.
— О, так теперь ты хочешь спасти мою жизнь, хотя столько раз желал моей смерти? — горько усмехнулся Профессор.
— Я желал смерти не вам, — возразил Мэтью, — а ему.
Лошади неслись галопом, и усиливающийся штормовой ветер завывал вокруг кареты на пути мимо Мирано. Миновав последние виллы, Мэтью свернул на указанную дорогу, ведущую на юг, и вскоре увидел крышу внушительного особняка, освещенную фонарями и окруженную высокой стеной из грубого камня, которая, казалось, была покрыта битым стеклом. Мэтью остановил лошадей перед воротами из черного кованого железа. Сразу за воротами виднелась каменная сторожка.