Лейтенант Шмидт
Шрифт:
С раннего утра на площади снова зашумел митинг. Говорил Петров и другие матросы, говорили штатские. Флотские дела переплелись с рабочими, крестьянскими, общероссийскими.
— Освободить всех политических — матросов и солдат! Отдать их на поруки матросам и солдатам, а если судить, то гласным судом!
— Устроить библиотеку и читальни за счет казны! Выписывать книги и журналы по желанию нижних чинов!
— Удалить из города казаков! Снять военное положение! Отменить смертную казнь!
При общем сочувствии Столицын говорил, что
Какой-то юный матросик предложил включить в требования:
— Обращение офицеров с нижними чинами на «вы» и отмена титулов вне службы!
Ему ответили дружескими смешками, ироническими репликами («А как же без матюков и кулаков! Мыслимое ли дело?») и тут же одобрительно подняли руки.
— Полная свобода вне службы! Право посещать все общественные места и собрания.
— Увеличение жалованья от пяти до десяти рублей в месяц.
— Уменьшение срока службы: для солдат до двух лет, для матросов до четырех.
— Рабочему классу восьмичасовый рабочий день!
— Долой денщиков! Офицеры не должны иметь военной прислуги для своих домашних надобностей.
Представители музыкантов заявили о своих требованиях: меньше отчислений из заработанных денег, регулярные занятия, учреждение школы для детей матросов и солдат.
Требование созвать Учредительное собрание шло в соседстве с подробно разработанным требованием увеличить оклад на приварочное довольствие и заботиться о том, чтобы оно попадало в котел, а не в бездонные карманы интендантов. Вольнонаемный музыкант Тюпалов вскочил на бочку и, размахивая фуражкой, крикнул:
— Да здравствует Россия! Не надо нам царя!
С криками: «Ай да молодец!» матросы восторженно подняли его на руки и стали качать.
В это время Петров зашел в канцелярию одного из экипажей и с удивлением обнаружил, что часть писарей продолжает заниматься своими бумагами как ни в чем не бывало.
— А вы что же? Вам не нужна свобода? Сердца у вас нет!..
Пристыженные писаря выскочили во двор. Здесь толпы матросов начали строиться в колонны. Во главе встали оркестры. С музыкой, громко провозглашая лозунги свободы и новой жизни, взволнованные матросы колоннами двинулись к соседним казармам Брестского полка.
По дороге к матросам присоединились солдаты запасного батальона и часть артиллеристов с крепостных батарей.
У брестцев тоже с утра шел митинг, но не с таким боевым напором, как у матросов. Офицеры находились тут же, хотя не в силах были помешать «сборищам». Появление колонн матросов брестцы встретили восторженными криками «ура». Через несколько минут солдаты оказались в рядах матросов, гимнастерки перемешались с флотскими фланелевками.
Под крики «ура» и веселые прибаутки были разоружены офицеры. Разоружены и тут же под честное слово отпущены домой. Через некоторое время прибыл командир полковник Думбадзе, вскоре прославившийся на всю Россию своей тупой свирепостью. Не успел он
— Катись, катись отсюда, ваше высокоблагородие…
Думбадзе сообразил, что лучшего нечего и ждать.
И незаметно исчез.
Митинг продолжался. Говорили о братском единстве матросов и солдат, которых начальство пытается настроить друг против друга.
— Настроят, — говорил Петров, — а потом нас нашими же руками перестреляют. Вон глядите, — он махнул рукой на высившийся по ту сторону бухты берег, — на Историческом бульваре уже пулеметы стоят. Зачем они там? На нас нацелены!
Вскоре к празднично настроенным матросам и солдатам пожаловали новые почетные гости. В экипаже, запряженном парой лошадей, ко двору казарм приближались комендант Севастопольской крепости генерал-лейтенант Неплюев и командир пехотной дивизии генерал Седельников.
Они подъехали и тотчас были окружены морем матросов и солдат. Хорошо зная о настроении в казармах, генералы решили испробовать тон ласково-успокоительный.
— Братцы, что за шум?.. И порядка что-то маловато…
— А это порядок — пулеметы ставить в городе?
Генералы продолжали сидеть в экипаже, чувствуя, что лучше не спускать ног на горящую землю. Но экипаж все теснее окружала толпа. Один матрос уже встал на подножку и, вплотную приблизившись к генералам, спросил:
— Для кого пулеметы, ваше превосходительство? В центре города, на Историческом бульваре?
— Может, против японцев? — ироническую реплику из толпы покрыли раскаты смеха.
— До японцев они не достанут, куда им.
— Против народа эти пулеметы, вот против кого, — сказал матрос и решительно спрыгнул с подножки.
— Убрать пулеметы! Убрать пулеметы! — неслось со всех сторон.
Матрос взялся за ручку дверцы:
— Прикажите, ваше превосходительство, немедленно убрать пулеметы с Исторического бульвара.
Генерал Неплюев качал головой, пытаясь сохранить достоинство, но кончики его усов дрожали:
— Но, господа… братцы, я не имею права… я не…
Терпение толпы истощалось. Раздались крики:
— Судом их! Своим судом!
— В таком случае — амба! — сказал матрос, решительно дернул дверцу и с таким видом, точно ему не впервой разъезжать в экипажах, уселся против генералов, испуганно хлопавших глазами.
Другой матрос подхватил лошадь под уздцы.
В сопровождении толпы кортеж отправился во флотскую дивизию. Здесь генералов разоружили и, объявив арестованными, поместили в дежурной комнате.
Настало время обеда. Пообедали шумно, весело, коки и кашевары старались вовсю. После обеда решили пойти к казармам Белостокского полка, чтобы призвать солдат тоже присоединиться к народу. Но к Белостокскому полку надо было идти через центральные улицы города. Что приготовил Чухнин? Не заговорят ли пулеметы с Исторического бульвара?