Лейтенант Шмидт
Шрифт:
Это уже не был разговор полушепотом в «конспиративной квартире» в трюме. За несколько дней обстановка изменилась, и менялась с каждым часом. И вот Гладков от имени всей команды громко говорил о жестоком и грубом обращении с матросами командира корабля, о плохой пище, о том, что матросов интересуют события в России.
Появление прокурора нисколько не испугало очаковцев. То тут, то там люди собирались группками и оживленно обсуждали положение. Приблизится офицер — разговор умолкнет; отойдет — и снова взволнованные, возбужденные беседы.
Одиннадцатого ноября около трех часов дня
Не надеясь воздействовать на матросов страхом и силой, старший офицер Скаловский вспомнил о… литературе. После ужина он собрал матросов и стал читать им «Акацуки» — дневник японского офицера о днях русско-японской войны. Но литературный вечер не удался. Команду не интересовали приключения японца, вызвавшие немало споров в кают-компании. Люди вполголоса переговаривались, и до чуткого уха старшего офицера долетали слова, не имевшие никакого отношения к «Акацуки»:
— Трюмного механика не надо… (Это сказал, кажется, хозяин трюмных отсеков Фоминов писарю Туркевичу.)
— Расстрелять и все…
Скаловский скомкал чтение, а на следующее утро отправился на берег к командующему. Путаясь и заикаясь, он доложил Чухнину, что над командиром Глизяном нависла угроза — команда настроена против него.
Чухнин с презрением посмотрел на старшего офицера крейсера, но все-таки распорядился, чтобы командир «Очакова» капитан 1 ранга Глизян подал рапорт о болезни и съехал с корабля.
Между тем на «Очакове» заметили сигнал из дивизии: «Прислать депутатов». Депутатов! Депутатов! Радостное оживление охватило всю команду. Еще не было ясно, что последует за сигналом, но в нем был призыв и обещание поддержки, перспектива каких-то новых, радостных возможностей.
Старший офицер Скаловский, оставшийся за командира, и другие офицеры пытались уговорить матросов не волноваться, потому что, дескать, «это нас не касается», но вся команда во главе с Гладковым, Чураевым, Карнауховым и Докукиным решительно настаивала на посылке депутатов. Возбуждение росло, и офицеры поняли, что с разрешения или без него, депутаты будут посланы.
Скаловский снова поехал к командующему. Чухнина атаковали подобными сообщениями и с других кораблей. Создание Совета депутатов в дивизии и призыв ко всем кораблям и частям выделить депутатов вызвали такое возбуждение, что командование растерялось. Чухнин не знал, на что решиться. Запретить? Но достаточно ли у него сил, чтобы заставить матросов и солдат считаться с этим запретом? А вдруг запрет вызовет еще большее возбуждение? Может быть, не следует запрещать… Манифест 17 октября и объявленные им «свободы», туманная и противоречивая политика Петербурга, маневры этого господина Витте окончательно сбили его с толку. Кто знает, может, депутатам с кораблей удастся воздействовать на мятежников?
И он дал согласие на выбор депутатов.
На «Очакове» тотчас избрали Гладкова и Докукина, которые немедленно отправились в дивизию.
На корабле все были настроены празднично и чувствовали себя свободно. Гладков, Антоненко, Чураев, Карнаухов говорили теперь открыто, не обращая внимания на офицеров. Требования матросов должны быть удовлетворены. Россия должна завоевать свободу. Матрос такой же гражданин, как другие.
К Гладкову, окруженному толпой матросов, подошел Скаловский и, кривя в улыбке рот, спросил:
— И где ты, машинист, научился таким словам?
— А я, — просто ответил Гладков, — социал-демократ… И давно уже…
И видя, какое впечатление произвело это признание на офицера, добавил:
— Да не я один, ваше высокоблагородие. Нас, членов партии, много на корабле. Матрос теперь раскрыл глаза…
К вечеру Чухнин решил, что следует запретить поддерживать какую бы то ни было связь с восставшей дивизией. По его поручению исполняющий обязанности командира «Очакова» Скаловский собрал команду, объявил, что в дивизии мятеж, и приказал: кто считает дивизию мятежной — три шага вперед!
На миг в рядах матросов произошло замешательство. Что это значит? Но Гладков, Антоненко, а за ними и другие сообразили: Чухнин хочет разделить команду и одну часть натравить на другую.
— Ни шагу! — крикнул Гладков.
Матросы заволновались, зашумели, но вперед не вышел никто.
Начальству оставалось сделать вывод, что вся команда сочувствует восставшей дивизии.
Вскоре на крейсер явился посланец Чухнина с приказом командующего: если «Очаков» еще раз ответит на сигнал дивизии, крепость и эскадра откроют по крейсеру огонь.
Наступал решающий момент. Было еще неясно, как станут развиваться события, но в сердцах матросов созревала решимость.
— Ребята, на бак! Надо обсудить это, — раздался голос Гладкова.
Машинист 2-й статьи Александр Иванович Гладков становился фактическим командиром корабля. Команда немедленно последовала за ним. Матросы знали, что происходит в дивизии и в городе, где рабочие снова объявили забастовку; они знали, что огонь возмущения загорелся и на других кораблях. Сам флагман «Ростислав» ответит, когда в дивизии поднимут сигнал. Пусть стреляют, посмотрим…
Наступил час обеда, и Скаловский решил воспользоваться моментом. Чтоб помешать команде сообщаться с дивизией сигналами, он приказал стоявшему на вахте мичману убрать сигнальные фалы. Фалик с шумом упал на продольный мостик.
Матросы вскочили, отбросив котелки в сторону, и с криками помчались на мостик.
— Все сюда, чего сидите! — кричал комендор Антоненко, размахивая ложкой. — Офицеры сами на бунт вызывают!
Матросы были возмущены, и кулаки замелькали перед глазами Скаловского. Шум утих, когда стало известно, что на крейсер прибыли депутаты из дивизии. Их было четыре человека. Побледневший Скаловский продолжал бормотать, что командующий запретил поддерживать связь с мятежной дивизией, но его не слушали.