Лейтенант Шмидт
Шрифт:
Депутаты рассказали о положении в дивизии, на кораблях, в сухопутных войсках.
— Товарищи, поддержите ли вы требования Совета депутатов?
Очаковцы грохнули, как на смотре:
— Поддержим!
Скаловский созвал в кают-компании офицеров и объявил им, что согласно ранее полученному им приказу командующего офицеры должны покинуть крейсер ввиду открытого неповиновения команды.
К правому трапу был подан катер. В него спускались офицеры и часть кондукторов. Когда на трапе показалась грузная фигура боцмана Каранфилова, свесившиеся с борта матросы весело закричали, махая руками:
— Прощай,
Катер взял направление на броненосец «Ростислав».
Уезжая с «Очакова», офицеры выполняли приказание Чухнина, но когда Скаловский явился к командующему доложить об этом, Чухнин, нервно шагая по кабинету и с трудом поворачивая голову на толстой бычьей шее, приказал ему и офицерам немедленно вернуться на корабль. Вернуться и попробовать разоружить матросов.
Скаловский с офицерами вернулся на корабль около десяти вечера. Значительная часть команды уже спала. Всех разбудили и вызвали наверх. Скаловский передал очередной приказ Чухнина: выдать ударники от орудий и винтовки.
Из задних рядов раздался свист, насмешливый, презрительный.
Скаловский пытался уговорить матросов: ну что им стоит, не воевать же они собираются… А начальство утихомирится…
— Пусть берут, зачем оно нам… — раздался чей-то вялый спросонья голос. Но тут же его прервал решительный крик:
— Оружия не отдавать! Не отдавать!
Это был Самсон, комендор Антоненко.
— Что вы, очумели? — загремел он. — Отдавать оружие драконам!. Да они нас, как цыплят, передушат! Это ловушка!
Команда наотрез отказалась сдать оружие, и Скаловский со всеми офицерами снова покинул корабль.
Среди оставшихся на «Очакове» самым опытным моряком был старший баталер Сергей Петрович Частник. Он служил во флоте уже десять лет и носил на рукаве узкий и широкий шевроны за сверхсрочную службу. В отличие от других сверхсрочников Частник пользовался у команды уважением и любовью. Уважением — за образованность (до службы Частник был народным учителем в родном селе, в Таврической губернии), за знание морского дела, любовью — за справедливость и доброту.
Высокого роста, стройный брюнет, с красивым, почти нежным лицом, большими карими глазами и полукругом ровных белых зубов, Частник до службы во флоте принадлежал к секте «духовных христиан», и, может быть, поэтому, попав в среду военных моряков, он был особенно сдержан и говорил мало и тихо. Но его тихая речь всегда звучала с удивительной убежденностью.
В последнее время Частник установил связь с социал-демократической организацией и жадно читал революционную литературу.
Теперь, когда корабль остался без офицеров, команда собралась на палубе, сознавая, что необходим новый командир. Все повернулись к Частнику. Чувствуя требовательные взгляды матросов, Частник тихо проговорил:
— Уже около десяти лет я сторонник свободы…
Матросы избрали его командиром корабля.
Взволнованный событиями последних дней, гальванер Чураев забрался в укромный уголок кубрика, чтоб написать письмо в Кострому старику отцу, искусному столяру и большому любителю порассуждать о жизни.
«В городе на Приморском бульваре, — писал Чураев, — каждый вечер собирается вся публика, которая называется «митингом»,
XIII. Шмидт на «Очакове»
Утро 13 ноября на Соборной, 14, началось с того, что Федор осторожно постучал в дверь кабинета Шмидта. Разговор предстоял малоприятный, но делать было нечего. Извиняющимся тоном, хотя он ни в чем не был виноват, Федор доложил, что денег на расходы по дому не осталось ни копейки.
Шмидт проверил содержимое своего кошелька, обшарил карманы кителя и пиджака — ничего. Тогда он подсел к столу и написал жене Александра Ильича Владимирко: «Дорогая М.П., дайте моему Федору пять рублей, мне на пропитание».
Мария Петровна, от души желая быть полезной Шмидту, прислала пятьдесят рублей. Петр Петрович обрадовался и заплатил за обеды себе и сыну на месяц вперед.
В тот же день на Приморском бульваре состоялся большой митинг. Шмидт решил не считаться с запрещением Чухнина. Во-первых, невмоготу было сидеть вдали от тех, кто оказал ему высокое доверие, избрав депутатом, а во-вторых, пришло наконец долгожданное сообщение об отставке. По закону Чухнин уже не мог больше преследовать его как военнослужащего.
Шмидт говорил на митинге вдохновенно, всем существом ощущая радостную слитность с тысячами своих слушателей. Он напомнил историю многострадального русского освободительного движения. Не надеясь на демонстрации и разрозненные мятежи; он призывал к забастовке. Вот могучее оружие в руках рабочих! Надо связаться с московским стачечным комитетом. Но экономические требования — это не главное. Нужна политическая забастовка с требованием Учредительного собрания.
Он кончил восклицанием:
— Да здравствует молодая, свободная, счастливая социалистическая Россия!
Эти слова были встречены криками восторга и одобрения.
Счастливый и измученный, Шмидт вернулся домой. Он безмерно устал, точно эта речь потребовала не только всей страсти сердца и ума, но и всех физических сил.
Надо было отдохнуть, потому что завтра он собирался в Одессу — поднимать на забастовку моряков торгового флота. А из Одессы — в Киев, для встречи с Зинаидой Ивановной. Но отдохнуть не удалось. Вскоре к нему постучали.
На Каменной пристани собрались депутаты с разных кораблей. От «Очакова» был Гладков. Недолго думая, они решили, прежде чем идти в дивизию, посоветоваться со Шмидтом. Дорогу на Соборную, 14, знали уже многие матросы.