Лицо порока
Шрифт:
На ее длинных ресницах заискрилась роса. А через секунду из прекрасных глаз крупными бриллиантами посыпались слезы. Дрожали уже не только губы — дрожал весь подбородок Дианы.
— Иван… — мученический стон вырвался из ее груди, ударил меня наотмашь по лицу, упал за ворот рубашки и покатился огненным шаром по телу, опаляя сердце.
Я стоял на коленях перед Дианой, низко опустив голову, будто подсудимый перед судьей, и ждал приговора.
— Иван Максимович… Пощадите! — взмолилась она еле слышно. — Иван Максимович… У нас
Обливаясь слезами, она подошла ко мне. Остановилась и положила свои дрожащие ладони на мои плечи.
— Я прошу вас… встаньте…
Я обхватил руками ее ноги, прижался лицом к ее животу и, исполненный неизъяснимого блаженства, замер. Повинуясь порыву, она коснулась пальцами моих волос и обессилено прошептала:
— Не рвите же мне душу, умоляю…
Я словно обезумел. Не поднимаясь с колен, со звериной страстью стал целовать сквозь платье колени и бедра, живот и руки Дианы. Ее тело трепетало от прикосновений моих горячечных губ.
— Нет! Нет! — голосом, полным отчаяния, укора и боли вдруг воскликнула она. И они — отчаяние, укор и боль — резанули мне сердце, как острая бритва, причинив невыносимую муку.
Я рывком поднялся с колен, обнял Диану за плечи и, прижав ее к груди, выстрадано выдохнул: — Я так люблю вас!
Но она, резко вскинув вверх трясущиеся руки, все повторяла и повторяла, как безумная:
— Нет! Нет! Нет!
Тогда я отпрянул от Дианы, будто от прокаженной, и с перекошенным злобой, залитым слезами лицом выхватил из кармана фотографию и бросил перед ней на пол.
— Ты ему боишься изменить?! — в неистовом буйстве отчаяния зарычал я, теряя контроль над эмоциями. — А он тебе — нет!
Диана, мертвенно бледная, еле живая, медленно наклонилась и подняла снимок. В ее широко распахнутых глазах сначала вспыхнул огонек смятения, потом, всколыхнувшись, вздыбилось, заполыхало черное пламя безутешности. Она поникла, как сорванная фиалка, затравленно втянула голову в плечи и безудержно зарыдала.
Качаясь, будто хмельной, я стоял посреди кабинета, пытаясь закрыться ладонями от жгучих слез Дианы. Так продолжалось довольно долго. Но вот она выпрямилась и подняла покрасневшее, опухшее лицо.
— Откуда этот фотоснимок? — прошептали чуть слышно ее губы.
— Из гостиничного комплекса «Венера», — не сразу ответил я. Меня всего трясло, язык еле поворачивался.
Лицо Дианы начало меняться. Страдальческое выражение исчезло. Только глаза продолжали излучать печаль и безысходность.
— Иван Максимович! — ее голос зазвучал почти ровно, почти спокойно, только в самом облике — измученном, потускневшем, потерявшем былую яркость — резко проявились холодная решимость и обреченность. — Вы сделали меня самой несчастной женщиной. Вы лишили меня моих иллюзий — единственного, что у меня еще оставалось в жизни.
— Но у вас есть моя любовь! — пылко заверил я, не понимая и не желая вникать в смысл
Отвернувшись, Диана вздохнула — тяжко, надрывно, вымученно:
— Ничего у меня нет! И быть не может! — и, прикрыв глаза рукой, сквозь стон прошептала: — Уходите!
Я не посмел ослушаться.
Сергей, увидев меня, удивленно присвистнул:
— Ну и видок у тебя! Вроде, как только что с креста сняли.
— Поехали! — приказал я, стараясь унять озноб, охвативший все мое тело.
— Поехали — так поехали! — бросил через плечо Сергей и повернул ключ в замке зажигания.
Я забился в угол салона и, закрыв лицо руками, попытался хоть немного успокоиться.
Глава пятнадцатая
После обеда я позвонил Ольге и назначил встречу.
Через полчаса мы встретились у библиотеки. Как всегда, ухоженная, с хорошим макияжем, Ольга так и притягивала к себе взоры мужчин. Многие, проходившие мимо, сбавляли шаг и заглядывались на нее.
— Здравствуй, я так соскучилась! — нежно проворковала Ольга, целуя меня в щеку.
— Здравствуй, солнышко! — я тоже чмокнул ее.
Настроен я был решительно. Даже не знаю, откуда во мне взялась эта решимость. Я твердо вознамерился не тянуть, а выложить сразу все. И расстаться с Ольгой бесповоротно.
— Пошли в кафе, — предложил я, не возражая против ее обычного при наших встречах поведения — бесконечных прижиманий, объятий и чмоканий.
В «Элеганте» было малолюдно. За двумя столиками сидели две небольшие компании — мужская и женская. Но накурили они так, что стоял туман — от двери можно было увидеть лишь смутные очертания стойки и витрины.
Я усадил Ольгу за столик у окна, подальше от компаний, а сам направился к барменше заказывать спиртное и кофе.
— Олег уже несколько дней почти не разговаривает со мной, — то ли пожаловалась, то ли похвасталась Ольга, когда я вернулся к столику с заказом.
— Тебе его не жалко? — спросил я, присаживаясь.
— А чего его жалеть? — натянуто улыбнулась Ольга.
Я сделал глоток водки и закурил. На душе было тоскливо. Что ни говори, расставаться с этой красивой женщиной мне вовсе не хотелось. Душа переполнялась нежностью и страстью к ней. Но наши отношения зашли в тупик. Олег не должен страдать. А она не должна ломать семью, ни в коем случае!
— Ты прожила с Олегом уже немало лет, — произнес я тихо, устало откидываясь на спинку стула. — А когда живешь с человеком длительное время, то уже не важно — любишь его или нет. Он становится тебе родственником. Ну, а родственников обычно жалеют…
Ольга пригубила коньяк, поставила рюмку на стол и, слегка подавшись вперед, подперла кулаком голову.
— Конечно же, как человека мне жалко Олега, — молвила она немного грустно. — Ты думаешь, у меня не болит душа, когда я вижу, как он страдает? Но быть ему женой я больше не могу.