Лицо порока
Шрифт:
Горецкий грустно вздохнул.
— Я не знаю, до чего вы дошли, но, полагаю, что физической близости между вами еще не было. Так вот, что я хочу вам сказать. Диане нельзя терять Владимира Ивановича. Он — ее единственная опора, незаменимый спутник жизни. Без него она зачахнет. Вы же не собираетесь бросать семью и жениться на Диане?
— Да что вы раздуваете из обычной интрижки трагедию? — зло бросил я. — Какого черта! Если бы все из тех, кто где-то когда-то на стороне позабавился, теряли семью, то…
— Диана не такая, как все! — визгливо выкрикнул он, неожиданно потеряв самообладание. — Понимаете это вы, чурбан
— Да мать твою через коромысло! Вам-то какое до всего дело? Чего вы расписываетесь за Диану? Сами, наверное, ее в позу ставите? А?
Он резко вскочил и закатил мне оплеуху. Глаза его почернели и метали молнии.
— Твою… твою… — от охватившего меня бешенства я потерял дар речи.
Размахнувшись, я ударил Горецкого кулаком в лицо. А потом мы сцепились прямо через стол. На пол со звоном посыпался кофейный сервиз. Мы наносили удары вслепую, не видя друг друга, ярость застилала нам глаза. Я опомнился лишь тогда, когда мы, опрокинув стол, упали на него, и я подмял под себя не шибко упитанного Горецкого. Он с силой сжимал мою глотку. Я с размаху ударил его ребром ладони в переносицу.
Вырвавшись из цепких объятий, задыхаясь и хрипя, как загнанный конь, я схватил Горецкого за ноги и перебросил через опрокинутый стол к креслу. Не знаю, что было бы дальше, но тут зазвонил телефон. Я опустился в кресло, на котором сидел до драки. Горецкий, пошатываясь и мотая головой, стал на карачки, затем сел на пол. Из его разбитого носа струйкой текла кровь. Она сочилась и с левой скулы.
— Ты надолго запомнишь сегодняшний вечер! — прошипел он с угрозой. — Я сейчас же вызываю милицию.
— Да пошел ты со своей милицией! — махнул я рукой, отряхивая с брюк прилипший сахар.
— А вот посмотрим, что ты запоешь! — Горецкий поднялся на ноги и потянулся ко все еще трезвонящему телефону.
Я опередил его и, подхватив аппарат, шмякнул о стену.
Сжимающий кулаки, с перекошенным от бешенства лицом, главврач, казалось, готов был снова наброситься на меня. Не обращая на него внимания, я достал измятую сигарету и трясущимися пальцами поднес к губам.
— Значит, так! — процедил я решительно и нагло ухмыльнулся. — За эту драку мне разве что пятнадцать суток ареста светит. Или, допустим, штраф. Так же, кстати, как и тебе. Но ты же у меня так просто не отделаешься. Я скажу, что зашел по делу, а ты начал приставать ко мне с грязными намерениями. Мне, естественно, пришлось отбиваться, дабы не уронить свою честь… Я обвиню тебя в педерастии. Во, репутация-то у тебя будет! Прикидываешь?
Горецкий с ненавистью пропекал меня взглядом своих колючих глазенок.
— Кто тебе поверит? — огрызнулся он ошеломленно.
— Поверят или нет — мне наплевать! Мне главное — тебя опозорить на все Запорожье! — с издевкой хихикнул я.
— Ну, ты, оказывается, и сволочь! — Горецкий, сопя, опустился в кресло.
— О, еще какая! — продолжал я измываться. — Пусть только попробует милиция задержать меня по твоей милости! Я попрошу защиты у своих коллег. Во многих изданиях появятся заметки о том, как бедный журналист, вынужденный отбиваться от приставаний главврача-педераста, был препровожден в отделение. На эту «клубничку» клюнут и влиятельные киевские газеты. Шуму будет! И доказывай потом всем, что ты не гомик!
Горецкий сидел бледный, как полотно. Его руки дрожали
— Короче так, дорогой Анатолий Петрович, — процедил я ледяным тоном. — В мои отношения с Дианой не лезь! Не хрен! Надеюсь, я сказал ясно?
И, поднявшись с кресла, не глядя на растерянного Горецкого, неторопливо пошел к двери. За спиной послышалось только злобное шипение. Главврач правильно оценил ситуацию.
Выйдя на свежий воздух, я побрел в кафетерий гастронома. Нужно было принять стаканчик для успокоения нервишек.
Утром, предупредив шефа, что задержусь, я поехал в онкологию. И сразу нанес визит Юрию Сергеевичу. Он, как и в прошлый раз, вызвал лечащего врача Маши.
Полногрудая Елена Алексеевна, увидев меня в кабинете заместителя главврача, беспомощно развела руками.
— Ничего нового. Пока только есть результаты некоторых анализов. Полной ясности насчет болезни Сташиной нет.
— Понимаю, что ничего определенного вы, конечно, все еще сказать не можете, — от волнения у меня пересохло во рту. — Но хоть что-то по этим результатам…
— Каковы результаты анализов? — поинтересовался и Юрий Сергеевич.
— Ну… — протянула Елена Сергеевна неуверенно. — Могу сказать только одно: Сташина серьезно, очень серьезно больна…
— Спасибо! — поблагодарил заместитель и обратился ко мне: — Не расстраивайтесь! Многих раковых больных нам удается вылечить и даже вернуть к полноценной жизни. Все зависит от ряда факторов: как давно протекает болезнь, на сколько поражены органы, каково общее состояние человека…
— Я вижу, как изменилась Маша, — вымолвил я, пытаясь проглотить горький комок, подступивший к горлу. — Она совсем не похожа на человека, которому предстоит еще долго жить…
— Я тоже осматривал Сташину, — со вздохом признался Юрий Сергеевич. — Выглядит она действительно очень плохо…
Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не разрыдаться, я попросил:
— Вылечите Машу! Пожалуйста, вылечите, вы же можете!
Он прикрыл своей широкой ладонью мою, сжал.
— Сделаем все возможное! Все, что в наших силах!
Обещание заместителя главного врача немного успокоило меня. Но тревога продолжала сжимать мое сердце своей костлявой рукой.
Прохоров не позвонил, как я ожидал, а приехал в редакцию лично. Этот грузный, с огромной плешью на голове мужчина, отрастивший окладистую каштановую бороду, имел странную привычку то и дело прикладываться к горлышку плоской металлической фляги, а потом долго и громко кряхтеть. А еще он зачем-то почти всегда носил с собой толстую, украшенную резьбой трость. С ней и, конечно же, с флягой в руках, Прохоров ввалился и в мой кабинет.
— Привет очернителям светлой жизни! — рявкнул он и, не ожидая приглашения, плюхнулся на стул. — Случилось находиться рядом, дай, думаю, зайду, проведаю старого приятеля.
— Привет! Что скажешь? — спросил я, уставившись на его помятые брюки и нечищеные ботинки.
Прежде, чем ответить, Юрий Петрович отвинтил крышечку фляги и приложился к горлышку.
— Директор фирмы «Домострой», похоже, имеет обыкновение несколько вечерних часов проводить в гостиничном комплексе «Венера», — крякнув, он любовно посмотрел на свою спутницу-флягу и спрятал ее в карман. — Улавливаешь?