Лидия
Шрифт:
— Я не исчезну, — сказала Лида, но тут же отвернулась и вновь посмотрела на вечернее небо.
— Я тебе не верю, — сказал я.
Она вздрогнула, как от удара током, глаза её блеснули, губы сжались, но потом лицо её неожиданно смягчилось, она прижалась ко мне, обняла за плечи.
— Что ты… — пробормотал я.
— Помолчи, — сказала она.
Мы стояли так долго, пока на аллее не зажглись все фонари. Я все ещё чувствовал тепло на губах, но не решался её поцеловать — я был уверен, что она исчезнет в тот самый миг, когда губы наши соприкоснутся.
—
— Сейчас?
— Необязательно сейчас. Можно завтра. Когда ты выберешь. Сходим как парень и девушка.
— А куда? — спросила она.
Лида прижалась ко мне щекой, и её дыхание щекотало мне шею.
— Космический театр? — сказал я.
— Звёзды и любовь? — Я почувствовал, как она улыбается. — Или как там это было? Можно, правда… там, по-моему, уже не идёт ничего интересного.
— Солнечное затмение больше не показывают? — спросил я.
— Не показывают, — сказала она.
— Ну, тогда мы могли бы…
— А помнишь, мы как-то ездили к реке? — сказала Лида. — Куда-то далеко, ночью. Ты ещё взял напрокат такую огромную машину… Я подумала, мы могли бы…
Лида подняла голову. Глаза у неё влажно блестели. Она хотела ещё что-то сказать, но слова застыли у неё на губах. Неожиданный порыв ветра разметал её волосы. Говорить больше было не нужно. Я склонился над ней и…
56
Идеальная тьма медленно затягивала яркое дневное солнце.
Я представлял, как тень от Луны мчится по далёким пригородам и скоростным автострадам, а солнце тем временем превращается в изогнутый полумесяц, вспыхивает и скрывается в темноте. И на небе, потускневшем, погасшем, как экран с покрытием из жидких кристаллов, остаётся только пугающий чёрный диск, охваченный тающим пламенем — короной из последнего солнечного огня.
Я снова проснулся в темноте.
Солнечный нимб погас, и сумерки сменила вечная мёртвая ночь. Как будто всё вокруг перестаёт существовать, когда нет отражённого света — когда ты не можешь доверять собственным глазам.
Я долго лежал на кровати, неподвижно глядя в чёрный потолок. Я помнил солнечное затмение так явственно, словно был в космическом театре только вчера; я чувствовал поцелуй Лиды на своих губах. Сколько я на самом деле нахожусь в этой тюрьме? Два года? Они могут говорить что угодно, они, наверное, даже сведут меня когда-нибудь с ума своими рассказами, пытками и бессмысленными допросами, но память кожи обмануть они не в силах.
Я провёл рукой по губам.
Привычно шипел воздуховод над кроватью, выдыхая холодные струи воздуха с запахом хлора, но утробного машинного гула не слышалось — как и призрачных голосов.
О чём они тогда говорили? Название камеры, Д2. Кто-то с Ахилла. Кто-то такой же, как я.
Лидия?
Я несколько раз моргнул и потёр рукой глаза.
Единственное, что я видел — это горящий красный глазок камеры наблюдения, однако тьма меня уже не пугала, я привык к ней, как привыкает ослепший доверять другим органам чувств.
Я медленно поднялся, шагнул в темноту, разведя в разные стороны
Поможет ли мне это?
Я мог бы спрятаться в этом слепом пятне, и когда девушка, называющая себя Таис, не увидит меня на своих мониторах и зайдёт сюда, сжимая в руках пульт управления светом, я набросился бы на неё сзади, отобрал бы её оружие и… И тот мужчина, с которым она как-то спорила в моей камере, нажал бы свою кнопку, и через секунду я бы уже лежал без чувств.
Я расстегнул куртку и провёл рукой по правому плечу.
Воспаление на коже сошло, имплантат давно уже не активировали, и я едва смог нащупать небольшую припухлость над трицепсом. Имплантат зашили неглубоко, и, когда я с силой давил на плотную опухоль под кожей, то чувствовал, как вшитое в руку устройство неприятно перекатывался под пальцами. Мне нужно было обязательно вытащить его, но разодрать кожу пальцами я не мог.
Я глубоко вздохнул, изогнул шею и, как можно выше задрав правую руку, вцепился зубами в плечо.
В тот же момент в комнате зажёгся свет.
— Отойдите от двери! — послышался резонирующий металлический голос.
Слепого пятна нет.
— Лида? — крикнул я и тут же поправился: — Таис? Это ты? Зачем тебе этот модулятор? Ты не можешь говорить без него?
— Какой ещё модулятор? — возмутился голос.
— Что значит, какой? Таис, ты опять…
— Отойдите от двери! — рявкнул, позвякивая, неживой голос.
Я подчинился.
— Настало время кормления, — сказал я, усмехнувшись, и сел на постель.
Голос молчал. Я пытался сообразить, поможет ли мне как-нибудь пустая упаковка от пакета с суспензией. Впрочем, если за мной наблюдают круглые сутки, и у камеры нет слепого пятна, то я никак не смогу незаметно вытащить имплантат.
— Еды сегодня не будет? — спросил я.
Голос проскрежетал что-то нечленораздельное — кто-то пытался прочистить горло, встав у микрофона, — и через несколько секунд из люка в двери вылетел белый пакет. Грузный паёк шлёпнулся неподалёку от меня, клеёные стенки пакета не выдержали, и суспензия потекла из надорванных швов, расплываясь жирным пятном на полу.
— Да что же вы делаете?! — крикнул я и бросился к пакету.
Вытекло не так много, однако пакет потерял герметичность, и белесая жидкость сочилась из него, стекая по моим рукам. Я надорвал края пакета снизу и стал жадно пить, запрокинув голову.
Под потолком вновь раздался звон.
— Лидия, — произнёс искажённый модулятором голос.
— Что? — не понял я, вытирая губы руками.
Пакет уже опустел, и я бросил его на пол.
— Кто такая Лидия? — спросил голос. — Расскажите о Лидии.