Лигатура
Шрифт:
И вот Тарасенко во главе банды нагрянул к нам в дом.
Брата не было, но мы увидали, что он подходит к дому. Мы открыли зимой окно и рукой показали, чтобы он убежал, показали, что перережут горло.
Он понял, убежал на огород. Там стоял туалет, а наверху в туалете было треугольное возвышение. Он влез туда и сидел там, пока бандиты не уехали. Они обыскали весь дом, были в туалете, но его не обнаружили.
Когда он зашел в дом, у него глаза вылезли из орбит, так они и остались на всю жизнь.
Помню
Махно несколько раз со своими бандитами наведывался в колонию, но мать приспособилась. Как только банда показывалась на краю села, она затапливала печь, закрывала вытяжку, и дым валил в дом. Мы, дети, садились на пол в дальней комнате, а войти в дом было невозможно. Так очень часто удавалось спастись от разбоя.
Рядом с нашей колонией были колонии Энгельс и Пенер. В одну из ночей бандиты полностью вырезали эти колонии, остался один младенец в люльке.
Двадцатого августа двадцать первого года ночью банда ворвалась в деревню и начала вырезать жителей. Дошли они до синагоги, в это время мужчины второй половины колонии начали палками стучать по будке артезианского колодца, имитируя выстрелы, чем спугнули бандитов. Сделав свое черное дело, они удалились.
После этого оставшиеся жители больше не пережидали налеты в своих домах, укрывались, где придется.
В двадцать первом году урожая не было совсем, ничего не оставалось, как умирать голодной смертью. Старшие дети отца уехали в Константиновку на Донбасс, где замужем была одна из моих сводных сестер.
В колонии остались отец, которому тогда было уже больше шестидесяти лет, мать и мы, трое детей.
По указанию Ленина в двадцать первом году всех голодающих детей государство определило в детские дома.
Забрали и нас троих. Сначала повезли в Гуляйполе, а затем в вагоне увезли в Запорожье. Дело было летом двадцать первого года, ехали долго и за это время у детей завелись вши.
В Запорожье нас сначала поместили в помещение синагоги Лещинского, распределили всех по возрасту.
Детдом состоял из трёх домов и подворья. Были постройки, большой старый сад. Всё сильно запущено. Сколько нас было человек, не помню, но с нами были воспитатели и мы приступили к уборке.
Пока же все спали на полу.
Когда все убрали, нас постригли, вымыли в бане, переодели и распределили по комнатам.
В жилом доме были две большие смежные комнаты. В проходной разместили мальчиков. В непроходной девочек. Всю работу в детдоме выполняли воспитанники. Дежурили на кухне, в столовой, прачечной.
Был выбран товарищеский суд и исполком. Председателем исполкома выбрали меня. По желанию воспитанников
В швейной мастерской не помню кто, а в чулочной была Наталья, у которой было своих шестеро детей, они также воспитывались в детдоме.
Не помню, где учились мальчики, но детский дом наш закрепили за ближайшей школой. Мне очень хотелось учиться, я с удовольствием посещала школу. Помню, что один мальчик, Борька Нечаев, очень любил читать и часто забирался в саду на дерево, где все время читал.
Сейчас он профессор в Запорожском институте. Кроме учебы я занималась в чулочной мастерской, где была вязальная ручная машина, на которой нас учили вязать чулки.
Дежурные убирали помещения, дежурные по кухне, под руководством кухарки готовили еду, дежурные под руководством взрослой стирали белье.
Кормили нас три раза в день. Но это был двадцать первый год, еда была скудной, а мы росли. Нам всегда хотелось есть. Кусочек макухи, это жмых, который остается, когда из подсолнечника выдавливают масло, считался большим лакомством.
Одевали нас чисто. Когда мы выходили в город, у стены базара мы видели сотни голодающих людей.
Это страшное зрелище я не могу забыть и доныне…
Несмотря на постоянное желание есть – еда нам даже снилось – мы очень часто в общий чайник сливали каждый понемногу первого, супа или что было другого и уносили голодающим.
В начале двадцать третьего года родители бросили все в колонии и приехали в Александровск. У них ничего не было, профессии тоже. Они нашли для жилья заброшенное помещение на Московской улице, где раньше была лавка.
Хозяевами в этом грязном помещении было множество крыс.
Через некоторое время мама устроилась уборщицей в КомГосОрг. Что это за организация, никто толком не знал. Ей дали в том же помещении комнату.
Они очень голодали, хотя мать стирала людям белье и делала много разной работы. В том же доме жил бывший хозяин завода Гуревич. У них была домработница Юля. Юля чистила для этой семьи картошку, старалась снимать кожуру потолще и отдавала ее маме. Мама мыла ее, варила и пекла лепешки, чем они и питались.
Гуревич принял отца сторожем на завод, где им дали какой-то угол. На территории завода был огород, на котором они выращивали всякие овощи.
Жалованье отца было девять рублей восемьдесят копеек в месяц.
В двадцать четвертом году мы пришли домой из детдома. Детей, у кого были родители, отсылали к ним. Так как жилось нам очень трудно, а я уже подросла, я начала работать на заводе. Белила и штукатурила цеха, получала небольшую зарплату, старалась купить что-нибудь для семьи.