Лигатура
Шрифт:
И вот, я уже путаюсь и все не могу дойти до бабушкиного дома на 3-й Транспортной 9, а если, бывает, дохожу, вынимаю почту из ее незапертого почтового ящика, то ее все равно нет дома, хотя и дверь в пятую квартиру всегда открыта.
Да и зачем запирать, если каждый день идут к ней люди…
Однажды я все-таки встретил ее у Дворца Баранова. Мы вместе пошли домой, она немного отстала, и я снова потерял ее…
В другой раз, на той же темной аллее ко мне подошли четверо. Один рослый,
– Где она?
Кругом быстро сделалось сумеречно, душно. И угроза и страх исходили от них. Но я же мастер – с четырнадцати лет тренируюсь каждый день, у меня нога выстреливает, как из пушки, воткну – ребра треснут.
Но я знаю – это будет все равно, что пнуть стену мавзолея.
И слабость, бессилие вяжут меня…
Он не уточнил, кто она, но мне и так ясно. Три дня назад умерла моя крестная и им надо к ней.
Я с трудом поднимаю руку, шевелю ссохшимся языком:
– На Юго-Восточном она…
И они отходят, а я, глядя вослед, понимаю, что это не четверо гопников, а монолит с четырьмя головами, без единого просвета между фигурами…
Я пошел прочь, ускорил шаг, завертел головой, кинулся бежать, пытаясь оторваться от толпящихся за мной неровных, точно выломанные зубья домов, свернул в проулок, проскочил насквозь пустой, с хрустящими листьями двор и ткнулся в кирпичную стену.
Штукатурка на ней осыпалась. Багровая кладка с шершавой цементной прослойкой масляно блестела от влаги. Всё больше беспокоясь, бросился я обратно, уже не глядя вниз, насилу выдираясь из оплетающих ноги улиц, и скоро выскочил на трамвайное кольцо перед парком…
Ведьмы сделали мне подарок, я стал летать, когда хочу. Да только не туда.
Я все время возвращаюсь в прошлое, но прошлое это какое-то другое. И вроде все там знакомое, мое, но это как пересматривать виденный фильм задом наперед в зеркале, да еще и в кривом…
Женщина все так же стоит на краю. Вглядывается вниз. В темноту.
Ночью тополей, чьи разросшиеся ветви достают до шестого этажа не видно. Кусты и трава черны, неотличимы от разбитой асфальтовой дорожки, по которой я много лет гулял со своими собаками.
В темноте нет ничего, все только прохладный весенний воздух.
Собак у меня и на самом деле больше нет.
И я говорю:
– Зачем ты смотришь вниз? Быть наверху и смотреть свысока не одно и то же. Помнишь в детстве колесо обозрения? Садишься в кабинку в самом низу его и начинаешь подниматься. И смотришь вверх – когда же высота?
А горизонт все отодвигается. Земля все дальше, ниже и наконец, ты на самом верху! Выше только небо!
Кабинка открытая, дрожит, раскачивается. Кажется, вот-вот упадешь, разобьешься. Кровь пузырится ужасом и восторгом….
Смотришь – люди внизу, как тараканы. Деревья – трава!
Теперь ты выше всех, но в следующий миг – он всегда неуловим, незаметен, границы тут нет никакой,
Она больше не отворачивает лицо. Слушает. Высота влечет многих, но это смутный зов. На самом деле никто не лезет вверх, чтобы броситься вниз. Есть сотни других способов умереть.
Просто здесь слишком легко забыть, что даже поднялся ты сюда только потому, что смотрел вверх. А какое искушение смотреть на мир свысока, сверху. Сверху вниз!
Но куда смотришь, там и оказываешься…
Мы совсем рядом. Я уже чувствую ее тепло.
И я говорю:
– Вспомни с трех раз, как еще называется Колесо? Если ты как все, если эта высота не твоя, то куда бы ты не забрался, ты стремишься к себе. Колесо опускается…
Будьте как дети!.. Да это же инструкция для полетов! Дети растут, пока смотрят на мир снизу вверх, в небо. Но когда они встают с миром вровень, им незачем больше поднимать взгляд. Они засыпают и дальше будут просто старше.
Вспомни себя! Ты здесь, чтобы оторваться, улететь. Так не оглядывайся на то, от чего бежишь! Не смотри вниз!..
Кто из вас теперь болен? Тело или чувства? Может быть, разум? Страданию нет места сразу везде. Оно всегда гнездится в чем-то одном, так за что казнить остальных?!
Тебе нужна свобода, но освобождение – вот главная ловушка! И если летает тот, кто свободен, то свободен уже тот, кто летает! Мы взлетим, и ты станешь, как я. Мы будем вместе, и ты станешь свободной!
Свобода важней освобождения.
Что? Но ты не можешь просто отойти от края, спуститься на чердак, вызвать лифт. Одна ты не можешь вернуться на Землю. Снова в клетку? Скажи сейчас, что тебе страшно! Всегда страшно шагнуть с крыши. Но мы вместе сделаем это. Иначе – зачем ты здесь?! Зачем поднялась на крышу, стала на мое место? Почему слушала, не остановила меня раньше?
«Как скучно, – думаю я. – Ошибаться всегда скучно. Но Копай не только под Горбатым мостом. Уйдешь – из него не выбраться, все вниз соскользнешь, как ногти не срывай. Кто-то развлекается, сталкивает таракана со стенки ванны. А упрямец все лезет, а его все вниз…. И сколько не ползи, падаешь все ниже.
Копай не отпускает…. Уехать? Все равно здесь останешься. Копай уже в тебе. Чудовищу нужно есть и оно пожирает своих детей, чтобы тут же родить новых и опять пожрать их….
Если ты родился здесь, тебя уже назначили жертвой. Здесь все дороги ведут на дно, в яму.
Копай – яма внутри… и это умно устроено! Когда сидишь в ней, не видно, что она на дне другой, гигантской и вроде не так страшно, и можно как бы жить.
В Копае вообще все «как бы», все «типа того»…
Нет, там бывает очень даже весело! Но это веселие от веселящего газа над столом хирурга. Под наркозом все – и тот, кто режет, и тот, чью плоть кромсает веселящийся доктор.