Лихая гастроль

Сухов Евгений Евгеньевич

– Да какой там кусочек! – ответил Евдоким Филиппович, воодушевившись столь теплым приемом. Приподнявшись, он взял тарелку, едва ли не макая рукава в соус, и поставил ее перед княгиней. – Ешьте, сколько ваша душа пожелает.

– Мне это многовато, – улыбнулась княгиня Глинская.

– Да ежели вы желаете, так я еще и тарелку с шейкой для вас поставлю, – потянулся Ануфриев к противоположному концу стола, утопив рукава в горчице.

– Как вы милы, – остановила княжна Евдокима легким прикосновением, – пусть же наши гости тоже попробуют, не все же мне одной.

Когда

светлейший князь закатил под стол девятую пустую бутылку из-под французского вина, гости заметно осоловели. Даже князь Куракин, имевший поначалу бодрость духа, как-то заметно сник и всерьез занялся прожевыванием мясной нарезки, стоявшей от него по правую сторону. Светлейший князь Петр Салтыков, просидевший весь вечер едва ли не безмолвно, вдруг приобрел красноречие и принялся кричать, оглашая комнату трубным ором, что его предки всегда верой и правдой служили российским государям, а сам он, уж если не сегодня, так завтра будет заседать в Сенате. А престарелый князь Никита Куракин, воспылав к Марианне отцовскими чувствами, взяв ее ладонь в руки, что-то принялся нашептывать ей в ушко, мило при этом улыбаясь, чем вызывал у Ануфриева нешуточные приступы ревности.

А дальше и вовсе разразился скандал.

Светлейший князь Салтыков, изрядно подвыпивший, вдруг произнес:

– Вот вы, молодой человек, скоро станете князем, – многозначительно посмотрел он на Ануфриева, – а только я хочу вам сказать, что князь князю – рознь! Вот сколько сейчас грузинских князей? Куда ни плюнь, обязательно попадешь в князя. Это что же тогда получается, что они с нами, Рюриковичами, смеют тягаться? И в одном ряду должны сидеть? Не бывать этому! У таких князей, кроме горного аула, за душой ничего и не имеется. Вот поэтому государи и ввели титул светлейших, чтобы от прочих князей отличаться. Я ведь веду свой род от Михаила Прушаника, прибывшего со своей многочисленной свитой к Александру Невскому, чтобы служить ему верой и правдой против шведов и лифляндцев. Кто еще может похвастаться такой родословной? – стукнул он ладонью по столу, да так, что на пол опрокинулся один из хрустальных бокалов, разбившись вдребезги.

– А только вы бы, светлейший князь, не кипятились, – серьезно заметил ему принц Гессен-Гомбургский. – Мои прадеды уже тогда были графами, когда ваш Рюрикович еще и не народился.

– А кто вы такой, принц? Обыкновенный немец из Курляндии. У нас таких принцев, как вы, в прихожей держали. А вот моя прародительница Салтыкова Прасковья Федоровна была женой русского самодержца Иоанна Алексеевича.

За столом установилась напряженная тишина. Взгляды всех присутствующих обратились к спорящим. Князь Куракин так и не донес до рта вилку с балыком. Барон Розенберг, позабыв утереть салфеткой испачканные губы, взирал на принца со смесью восторга и ужаса.

– Что же сейчас будет!

Принц убрал с колен салфетку и четко, разделяя каждое слово, произнес:

– Светлейший князь, я требую от вас извинений.

– И не подумаю, – хмыкнул Салтыков, – буду я извиняться перед каким-то там немцем-самозванцем.

– Мои предки почти двести лет уже служат России; среди них были как генерал-фельдмаршалы,

так и генерал-фельдцехмейстеры! Мои предки верно служили русским государям, за что те не однажды награждали их высшими орденами, жаловали должностями и имениями.

– Да ваши предки, принц, больше занимались интригами и доносами, чем настоящим делом, а один ваш предок, Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский, и вовсе был доносчиком. По его навету генерал-фельдмаршала Василия Долгорукова заключили в Соловецкий монастырь. А таких доносчиков, как вы, принц, я презираю! Вот вам мое русское слово!

– Господа, господа, – примирительно произнес граф Демидов, – вы слишком разволновались. Может, нам не следует раздувать столько страстей, а лучше выпить по бокалу сладкого вина за здоровье нашей гостеприимной хозяйки?

– Граф, я не могу оставить сказанное без внимания! Мне публично нанесено оскорбление, и светлейший князь должен ответить за это.

– Полноте вам, – вмешалась княжна, – ну помиритесь же вы, наконец, сделайте это ради меня.

– Сударыня, ради вас я готов сделать очень многое, даже невозможное. Можете считать меня своим рабом до конца жизни, но прощать оскорбление от… невоспитанного человека потомку тевтонских рыцарей не подобает, увольте! Князь Салтыков, я вызываю вас на дуэль!

– Дуэль! – выдохнул граф Демидов.

Сдерживая крик ужаса, княжна ладошкой прикрыла свой крохотный ротик.

– Вы хотите удовлетворения, принц, – проговорил громко светлейший князь Петр Салтыков. – Так вы его получите, причем в полной мере. Завтра же я пришлю вам своих секундантов. Пусть они обговорят условия нашего поединка.

– Я настаиваю на том, чтобы наша дуэль была на расстоянии десяти шагов!

– Господа, что вы делаете, это же убийство! – воскликнул барон Розенберг.

– Мы будем стреляться до тех пор, пока кто-нибудь из нас не будет убит.

– Меня это совершенно не беспокоит.

– А меня и подавно. Малое расстояние решит наш спор по справедливости.

– Потомку рыцарей негоже отказываться от дуэли. – Поднявшись, принц Гессен-Гомбургский произнес: – Извините, княжна, но я вынужден откланяться.

– Принц, может быть, все образуется?

– Ни в коем случае. – Метнув в сторону светлейшего князя яростный взгляд, немец произнес: – А с вами я надеюсь встретиться на поединке.

– Непременно!

Принц тотчас ушел. Веселье завяло. Лишь граф Апраксин, тихо вздохнув, продолжал налегать на закуску.

Поднялся князь Салтыков, явно захмелевший. В какой-то момент он даже пошатнулся, но подоспевший Евдоким подхватил его под руку.

– Премного благодарен, княгиня, но сейчас у меня масса дел. Дуэль – вещь нешуточная, надо договориться с секундантами, подобрать подобающее оружие, обсудить условия поединка… А потом, буду с вами откровенен, нужно еще написать духовную. Ведь совершенно неизвестно, как дуэль может закончиться для меня лично, так что нужно быть ко всему готовым.

Князь Петр Салтыков ушел так же тихо, как и пришел, оставив на тарелке недоеденный кусок балыка и наполовину выпитый фужер красного вина.