Лик зверя

Дмитрюк Сергей Борисович

Вдруг я вспомнил про список, полученный от Шульги. Еще днем я обратил внимание на то, что в нем присутствует имя Ли Лин. Она была на радиостанции в день убийства. Зачем? Простое совпадение, или?.. Я попытался вспомнить указанное в списке время выхода ее в эфир. А вдруг это действительно она? Лин вполне могла узнать, что я взял у Шульги этот список. Ведь узнала же она раньше меня о причинах смерти Бертона!

— Сид! — снова позвала Светлана.

— Что?.. Почему ты решила, что я не сплю? — испуганно спросил я.

— Я заметила… по твоему дыханию, — ответила она, как бы извиняясь. — Я не хотела тебе мешать… Сид, мне страшно! Давай улетим обратно на Землю!

— Ты хочешь вернуться на Землю?

Я

взглянул на нее. Она выпустила мою руку. Ложась на бок, встряхнула головой, отбрасывая назад волосы. Посмотрела на меня.

— Хочу, очень хочу! — прошептала она.

Ее темное лицо склонилось надо мной, и я почувствовал ее взволнованное дыхание.

— Любимая моя, это невозможно…

— Я знаю! — перебила она меня. — Но я не могу, не могу больше оставаться здесь! Нет, ты не думай, я не боюсь трудностей. Я просто устала.

— Это пройдет, — заверил я ее. — Нужно только захотеть.

Она покачала головой.

— Последнее время я стала все больше тосковать по нашему Максиму. Как он там, без нас?

— Но ведь и раньше мы видели его не чаще нескольких раз в месяц, — возразил я. — И тогда ты считала это нормальным.

— Считала, — согласилась она. — Но тогда мы были с тобой на Земле! А теперь мне кажется, что он где-то очень далеко, на другом конце Вселенной, и нас разделяют годы и годы полета светового луча! Я даже зримо представляю, как этот луч упорно пробивается сквозь тьму и холод и не может достичь Земли… Понимаешь, Сид, не может!

— Ты зря так беспокоишься о нем, — сказал я. — Мальчик совсем уже взрослый, и он под надежным присмотром опытных воспитателей. В коллективе своих сверстников ему лучше. Поверь, он гордится тем, что его родители работают на малообжитой планете в другой солнечной системе. Он так прямо и сказал мне, когда мы виделись в последний раз: «Пап! Знаешь, вчера мы с ребятами спорили о том, где работать важнее для общества. Я им сказал, что вы с мамой улетаете на Терру, так они меня потом весь день расспрашивали про вас. Я им все рассказал, и если бы ты видел их лица!» Он так и сказал. Ты же знаешь, у малышей считается престижным, если родители работают на освоении новых миров.

— Знаю, — грустно вздохнула Светлана. — Он и мне об этом рассказывал. И все же, Сид, я его мать, и я не могу не беспокоиться за своего ребенка. Раньше во мне этого не было… или я просто не замечала в себе этого чувства? Это что-то очень древнее и животное! Иногда я мечусь, как затравленный зверь, переполняемая этим необузданным чувством… Я читала о таком в старинных книгах, но мне казалось, что общество воспитало нас по-иному. С детства нас учат стремлению к духовному совершенству и самосознанию. Не эгоистичное «я», а многоликое «мы», слитое из тысяч и тысяч индивидуальных «я»! Как капля, растворяющаяся в океане. Без него она высохнет и перестанет существовать, но и океан обеднеет, не будь этой капли, станет не столь полноводным. Высшие ценности нашей жизни — любовь к ближнему и долг перед обществом. Любовь одухотворенная и прекрасная — не ощущение вседозволенности, а сознание ответственности за свои поступки, без которого невозможна истинная любовь. Я считаю общественное воспитание в этом русле очень мудрым. Правда, пока еще мы не достигли желанного совершенства, но мы на пути к нему и добьемся этого, обязательно!

Светлана приостановилась, словно обдумывая сказанное. Я внимательно слушал ее, стараясь не упустить ни одной мысли. Впервые за восемь лет нашей совместной жизни она говорила со мной так предельно откровенно.

— Общество, конечно же, не истребило в нас, женщинах, материнские инстинкты, — снова заговорила она. — Да оно никогда и не стремилось к этому. Я безумно люблю своего ребенка и готова пожертвовать ради него жизнью, если

такое потребуется. Но любовь моя к Максиму исходит не из темной пропасти подсознания, где она заложена инстинктами! Она исходит от разума, от сознания долга перед ним и перед обществом, которому мы доверяем самое бесценное, что у нас есть, — наших детей… Но не это беспокоит меня больше всего сейчас. Разлука с сыном тяжела, но больше всего я боюсь за тебя! Это не минутное настроение. Я боюсь за тебя с того самого момента, когда пришла в госпиталь и увидела тебя там — израненного и едва живого. А теперь еще и это… Сид, я не понимаю, что происходит! Раньше мне казалось, что мы живем на большой солнечной планете; вокруг нас добрые, честные люди, готовые в любую минуту прийти на помощь, ободрить в горе и разделить твою радость. И вдруг мрачные тучи заволокли ясное небо, скрыли от нас солнце, и во мраке сгустились, угрожая, какие-то непонятные тени, словно призраки из прошлого. Они несут с собой зло и угрожают нам смертью. Раньше я опасалась здесь только диких зверей, но они там, за оградой, в джунглях. А опасность, оказывается, притаилась совсем рядом, и исходит она вовсе не от хищных зверей!

Что с нами происходит, Сид? Я отказываюсь это понимать! И мне становится страшно. Я больше не чувствую себя защищенной, как прежде. Что-то чужое и страшное вкрадывается в нашу жизнь. Оно давно забыто нами за прошедшее тысячелетие, но оно здесь, рядом, словно ты смотришь на человека и вдруг видишь, как перед тобой открывается его ужасный звериный лик. Срываются покровы доброты и сострадания, и весь мир летит в тартарары!

Светлана замолчала. Я тоже молчал. Во многом она была права. Дикие звери в лесу казались шуткой в сравнении с невидимым врагом, неожиданно объявившимся здесь у нас. Зверей, по крайней мере, можно видеть, смотреть им в глаза. Мой же противник остается неузнанным, и от этого еще более опасным.

— Сид! Ты думаешь, это будет продолжаться еще долго? — тихо спросила Светлана.

— Не нужно больше об этом, дорогая!

— Скажи мне правду! Только правду о себе и обо мне! Что у тебя здесь? — Она положила руку мне на грудь против сердца. — Я вижу, что ты страдаешь, становишься неуверен и печален, будто тебя покидают силы… И я вижу, что это не от меня.

— Что ты, дорогая? Тебе просто показалось. Ведь ты же знаешь, я люблю тебя.

— Скажи мне правду! Почему ты не хочешь быть откровенным со мной?

— Хватит об этом, хватит!

Я встал, ощупью нашел аптечку. Взял плоскую баночку со снотворным. Голова у меня раскалывалась. Я уже ничего не соображал.

— Я буду спать, дорогая! Я должен спать, иначе… сам не знаю…

Я сел на постель, обернулся: в темноте, где-то высоко, тихо гудел вентилятор. Светлана прикоснулась щекой к моей руке. Я обнял ее, невидимую, и держал в своих объятиях до тех пор, пока сон не сморил меня.

Утром я проснулся свежим и отдохнувшим. Вчерашнее происшествие показалось мне таким незначительным. Как я мог так волноваться из-за него? Но все сразу изменилось, когда я вспомнил о списке, который получил от Шульги.

Светлана была в душевой, и я слышал, как она напевала. Время от времени она высовывалась оттуда, поглядывая на меня сквозь мокрые волосы. Я достал перфорированную пластиковую пленку, подошел к окну и стал читать. Мелкие буквы печатного текста занимали не больше половины листа. Имя Ли Лин стояло последним в списке. Спутник связи зафиксировал время выхода ее в эфир ровно в восемь часов вечера, а это означало, что Ли Лин находилась на радиостанции за десять минут до смерти Лайкотиса и была последней, кто видел его в живых, и, возможно, первой, кто увидел его мертвым. Так или иначе, но круг снова замыкается на Ли Лин. Слишком уж много совпадений связано с этой девушкой!