Ликвидация
Шрифт:
– Нет… ну что вы… - Гоцман неловко принял из ее рук чашку, обжег пальцы, подул.
– А отчего вы спрашиваете?
– Ему два месяца назад отказали в пенсии, - поколебавшись, негромко произнесла Нора.
– Как участнику подполья и инвалиду. В военкомате сказали: ты, наверное, и так не бедствуешь. Не верят, что он действительно… ну… А у него медаль «За оборону Одессы»…
Она села напротив, наклонилась к Гоцману. Ее незднешнее, ночное лицо было совсем рядом. Глаза светились. «Зеленые?
– отстраненно
– Или?… А от меня еще несет, как от бочки… Ужасно…» Других мыслей не было. Чашка жгла руки. Сердце колотилось странно, но не пугающе.
– Поверьте, Давид Маркович, Фима - абсолютно честный человек. Он говорит, что даже не помнит, как… ну… залезать в чужой карман. И очень не любит вспоминать свое прошлое…
– Д-да… - сдавленно произнес Гоцман и поспешно отхлебнул чаю. Чай был крепкий, как деготь.
– Надо было военкому в морду… Простите, лицо начистить надо было.
Она тихонько рассмеялась:
– Так Фима и начистил.
Гоцман поставил чашку на стол. Торопясь, поднялся.
– Может, еще чаю?
– растерянно произнесла Нора.
– Нет, нет, спасибо. Дел по гланды.
«Во дурак… "Дел по гланды". Осталось только матюкнуться в ее присутствии. Не, ну дурак…» - Он неуклюже двинулся к выходу, злясь на себя и еще больше злясь оттого, что злится.
– Вы заходите… - Нора со свечой в руке шла следом.
– Фима столько о вас рассказывает. А я вас и не знаю совсем…
– Вы извините, шо я вас разбудил…
– Я не спала,- улыбнулась Нора, - читала Бунина… Вы знаете, он же жил здесь, в Одессе. На Херсонской, сорок четыре…
– На Херсонской?
– переспросил Гоцман.
– Пастера то есть?
– Да, на Пастера… И женился он в Одессе в первый раз…
– Кто?…
– Бунин… Может, что-нибудь передать от вас Фиме?
– Шо у вас прекрасные глаза, - попробовал усмехнуться Гоцман.
Она улыбнулась в ответ - спокойно, без всякого кокетства, и он смутился еще больше. Торопливо вынул из кармана фонарик - тут, пожалуй, шею свернешь в темноте, на лестнице этой…
И услышал гулкий, быстрый топот ног по ступеням. Наверх. Несколько человек.
Он успел оттеснить Нору, выхватил пистолет, прикрылся дверью… Руки сами проделали все, что нужно, мгновенно и бесшумно. Реакция, отточенная еще довоенными годами и отшлифованная до совершенства войной.
– Убрать фонарь! Осветить себя!
– рявкнул снаружи задыхающийся от бега голос.
– Леша?
– удивился Гоцман, опуская ТТ.
– Ты чего тут?
– Беда, Давид Маркович, - выдохнул Якименко, вваливаясь в квартиру.
– Фиму убили.
За спиной Гоцмана приглушенно вскрикнула Нора.
Он не очень понимал, где он и что происходит. Светила луна. Потом, кажется, сверкала молния. Это была фотовспышка. Она выхватывала из тьмы тело Фимы. И снова все проваливалось
Взвизгнули тормоза, из машины вышли Тишак, Довжик и Арсенин. Гоцман с удивлением услышал собственный властный голос:
– Не топтать! Арсенин - к телу, а вы - в дом, помогайте там…
Еще одна фотовспышка…
– …Семечки, карандаш, паспорт, два рубля мелочью, - всплыл голос эксперта Черноуцану.
– Я приобщаю к делу?
И снова Гоцман подивился своему голосу, разумному, по делу:
– Приобщайте…
…И снова фотовспышка.
– Проникающее ножевое ранение в сердце, - тихо произнес Арсенин.
– С поворотом. Удар был сильный…
– Потом, Андрей Викторович…
Из дома появился растерянный, заспанный Родя в сопровождении Якименко. Он показывал куда-то рукой, наверно, рассказывал, как обнаружил труп…
Лязгнуло железо. Это закрыли за Фимой дверцу медицинского фургона.
Перед столом Гоцмана, понурив голову, сидел Родя. За своим столом приютился Якименко, с тревогой всматривавшийся в почерневшего от горя Давида.
– Дальше…
– Дальше он не поверил, буцнул меня в челюсть, - всхлипнул Родя.
– Я снова объясняю, как глухому: «Фима, если б это был партбилет или червонец, так было б за шо думать! А это же бумажка с кое-как печатью! То мог бы сколапуцать даже каждый пионер, своими сопливыми руками!»
– И где эта накладная?
– перебил Гоцман.
– Не знаю, - покачал головой Родя.
– Он забрал с собой… Не видел.
– Дальше…
Гоцман пошарил взглядом по столу, разминая в пальцах папиросу. И тут же забыл, что ищет. Якименко, привстав, молча положил перед ним спички, Гоцман машинально кивнул, взял коробок и забыл - зачем…
– …Я вышел где-то через час, - сверлил мозг плаксивый непроспанный голос Роди.
– Собрался до ветру. Подошел к забору… Шо-то вроде как лежит… Я подошел, толкнул, смотрю - Фима!… Взялся за него - на руке липко… Так я развернулся и сюдой, до вас… Сказал дежурному…
Помолчав, Гоцман выдвинул ящик стола, выбросил на стол несколько смятых синих купюр по десять червонцев каждая. Изображенный на деньгах Ленин в овальной рамочке глянул на Родю насмешливо и презрительно.
– А это кто рисовал? Тоже не ты?
– Давид Маркович… - укоризненно протянул Родя.
– Я же так посочувствовал вашему горю… А тут какие-то триста карбованцев…
– Я ищу причину, - разлепил губы Гоцман. Родя вскинул руки к потолку: а я знаю?…
Гоцман смел фальшивые деньги в ящик. Снова наткнулся пальцами на спичечный коробок. Машинально задымил, положив на стол рядом с собой карманную закрывашку.