Ликвидация
Шрифт:
– По-гусарски, по-гусарски!
– захлопала в ладоши Тонечка.
– Мне все-таки хочется у тебя хоть раз выиграть!…
Кречетов, освобождая бутылку от серебряной фольги, притворно вздохнул:
– Сколько раз я говорил тебе, что это невозможно… Ну раз ты так хочешь - пожалуйста. На что спорим на этот раз?…
– На пламенный поцелуй знаменитой артистки!…
– И все?… - удивился Виталий.
– Нет, только на поцелуй я, пожалуй, не согласен…
– Ну ладно, - скромно опустив глаза, согласилась Тоня.
– Спорим на… на нечто большее. Хочу, чтобы эта пробка НЕ ДОЛЕТЕЛА
– А если долетит - то наоборот, - с улыбкой заключил майор, снимая с пробки проволочный намордничек.
Потолок в ресторане, где они пировали, действительно был высоченный, метров под восемь. На пыльной лепнине можно было различить несколько темных отметин.
– А я, в отличие от тебя, верю в то, что пробка до потолка ДОЛЕТИТ, - улыбнулся Виталий.
– И поэтому она долетит… Пожалуйста, оп-ля!…
Он взболтал бутылку и отпустил палец, удерживавший пробку в горлышке. Бутылка выстрелила в его руках не хуже пистолета. Некоторые посетители, из нервных, вздрогнули, обернувшись в сторону Кречетова. Высоченная струя пены ударила кверху и опала. А Тоня, казалось, была готова расплакаться - на пыльном потолке появилась еще одна темная отметина. Сверху на столик посыпался тонкий порошок древней побелки. Метрдотель издали приторно улыбался Кречетову.
– Ну почему ты всегда выигрываешь?… - с обидой сказала Тонечка, отпив из наполненного бокала.
– Потому что я верю во все, что делаю.
– Виталий, довольный, подобрал пробку с пола.
– И еще… еще мне очень хотелось выиграть сегодня.
Тоня слегка пожала плечами, выискивая в вазе сливу посочнее.
– Послушай, - произнесла она слегка изменившимся голосом, - а ты думаешь о… о нашем с тобой будущем?
Виталий внимательно взглянул на нее, взял за руку:
– Ну-у… наше ближайшее будущее, кажется, более или менее ясно. Сейчас мы поужинаем, возьмем такси или извозчика и поедем ко мне…
– Я не об этом, - покачала головой Тоня.
– О другом будущем.
Она отложила нетронутую сливу, отставила бокал с шампанским. И он будто впервые увидел ее, эту двадцатипятилетнюю девушку со взбитыми по последней моде светлыми локонами и дерзким, упрямым взглядом. Почему-то вспомнилось, как она отбивала на столе Шумяцкого чечетку, напевая по-итальянски и затаптывая важные документы…
– Конечно, думаю, - тихо произнес Кречетов.
– Мой начальник, Мальцов, обещал мне дать рекомендацию в Высшую военную коллегию… Правда, пока это маловероятно - слишком много работы здесь. Но рано или поздно вся эта горячка закончится… И тогда мы уедем в Москву. Ты была когда-нибудь в Москве?
Тоня грустно вздохнула:
– Нет… Я и в Киеве-то была всего два раза до войны.
– Ну вот, - продолжал Виталий.
– Нам как молодой семье выделят в Москве комнату в общежитии… Но это временно, потом дадут, конечно, квартиру. Москва сейчас - одна сплошная стройка… Купим автомобиль. Какую ты марку хочешь?
– Не знаю, - задумалась Тоня.
– Может быть, «Хорьх»?
– Ого, - засмеялся Виталий, - губа у тебя не дура.
– Просто я полгода назад давала
– Секретарь?
– ухмыльнулся майор.
– Машина, глупый.
– Ты устроишься в облфилармонию, будешь концерты давать, - продолжил Виталий.
– А потом, чем черт не шутит, вдруг тебя в ГАБТ возьмут?… Представляешь, правительственный концерт… В ложах сидят иностранные дипломаты, вокруг генералы, на тебя смотрит сам Сталин… А ты непринужденно выходишь под бурные аплодисменты, и тебя объявляют: «Два сольди»! Выступает заслуженная артистка Союза ССР Антонина Царько!…
Тоня рассмеялась. Оркестр на эстраде заиграл мелодию из фильма «Джордж из Динки-джаза», и Виталий галантно встал, приглашая даму на танец.
Настенные часы в кабинете Гоцмана показывали два часа ночи. Горела настольная лампа. Напротив Давида сидел Арсенин, глаза у обоих были красные от усталости.
– Андрей, мне надо, шобы ты подробно рассказал - шо ты делал днем двадцать шестого июня, когда убили Родю…
– Так я же рассказывал, - пожал плечами врач.
– А надо еще разок. И все подробно…
Арсенин понимающе усмехнулся - ну что же, надо так надо. И тут же, заметив, что Гоцман непроизвольно потер грудь, озабоченно произнес:
– Да вы походите…
Давид нахмурился, но все же встал, начал расхаживать по кабинету.
– С какого момента рассказывать?
– С предыдущего вечера… С одиннадцати часов, минута к минуте.
Настенные часы показывали три. Якименко, сидевший перед Гоцманом, крепко поморгал воспаленными глазами и даже пару раз дернул себя за усы, отгоняя сон.
– …Ну вот, а потом я прибежал сюда, и мы поехали на Арнаутскую, - договорил он.
– Когда узнал за убийство Роди?
– Ну вот тогда же.
– От кого?
– Так вы же сами сказали, - обескураженно проговорил капитан.
– Когда спускались до машины.
– До этого не знал?
– Так от кого?… Давид Маркович, ну шо вы в третий раз-то?…
– Устал, - качнул головой Гоцман.
– Устал, соображаю туго.
Он склонился над протоколом. «Отдохнуть бы ему, - подумал Якименко, глядя, как скрипит по плохой серой бумаге перо.
– Куда-нибудь на недельку хотя бы… Сесть на пароход и до Крыма… Хотя, говорят, там жрать нечего, отлов дельфинов разрешили… - Мысли окончательно спутались, и Якименко позатряс головой.
– Да нет, куда ему отдыхать. Все же встанет без Давы».
– Распишись.
– Гоцман придвинул к Лехе протокол и добавил неожиданно: - Слушай, ты в подброшенный пятак попадешь?
– Из пистолета?
– оживился Якименко, расписываясь и возвращая бумагу.
– Со скольки шагов?
– Вопрос второй… - Голос Гоцмана стал жестче.
– Какая система оружия любимая и какая знакома лучше всего?…
– Э-э… так известно ж, любимая всегда та, которая есть… - Недоумение Лехи, казалось, росло на глазах.
– ТТ… хоть его и заклинило, когда я в Чекана стрелял. А любимая - ну, «парабеллум», если речь о пистолетах идет… Автомат - ППС…