Лиса в курятнике
Шрифт:
— Я уже думал об этом, господин инженер, и это действительно непорядок!
— И вы воспринимаете эту несправедливость без соответствующей реакции?
— Да, это меня все время беспокоит.
— Тогда давайте, господа, выйдем к вратам деревни и объявим жителям: «Я тоже обладаю ремеслом, как и цирюльник, и могу принять участие в ведении списков!» Сделаем это, товарищи?
— Только если тронусь умом, господин инженер, — спокойно ответил сапожник. — Действительно нехорошо, что это повесили на одного человека, но требовать от меня, чтоб я взял на себя дополнительную заботу, от которой каждый хочет избавиться? Извините,
Сапожник уселся за свой стол, взял молоток:
— Так пришлите, господин инженер, ваши башмаки с опекуном.
— Это мой секретарь, — отметил Дольникер и вышел из сапожной мастерской в отвратительном настроении. Он нашел своего опекуна распростертым под липой и извлекающим из стебля самые высокие звуки. Политик жутко разнервничался, таким он еще никогда не был. Он резко выхватил травинку изо рта Зеева и потащил его вдоль улицы.
— Горе деревне, где никто из жителей не желает возложить на себя общественные функции, — объяснил он в волнении, — неудивительно, что это место безвозвратно вырождается.
Зеев с беспокойством глянул на жилы, взбухшие на лбу политика.
— Только дефективные не видят, что здесь происходит! — ревел Дольникер. — Где здание совета, я вас спрашиваю? Где общественный сад? Где синагога? Где промышленная зона, черт побери! Это ненормально, товарищи, что такая большая деревня не имеет как минимум старосты!
— Зачем этим добрым людям староста? В самом деле, Дольникер, я не понимаю, почему вы должны о них заботиться.
— Но есть же совесть у человека! — сказал Дольникер, сбавляя тон. — Меня просто убивает то, что я не знаю, как вывести их из состояния болезненного равнодушия ко всему!
Он вдруг обернулся назад, в сторону сопровождавшей их со скрипом телеги.
— Мне кажется, пришло время избавиться от этого транспорта!
— Возможно, — ответил секретарь, задумавшись, — что именно это и есть решение…
Глава 5
Ободряющие признаки брожения
Дольникер познакомился с Зеевом шесть лет тому назад на собрании небольшого отделения молодежной организации. Политик имел обыкновение выступать и в незначительных отделениях партии, дабы продемонстрировать, что он не обходит их своим вниманием. Зеев, который был тогда координатором отделения, встретил политика следующими словами:
— Я рад приветствовать у нас Амица Дольникера — одного из основоположников нашего государства, создателя его образа, одного из основателей и архитекторов нашего движения, человека дела и в то же время творческого, доброй души товарища, известного своими достижениями борца, прокладывающего путь в будущее, человека, который является примером для всего нашего поколения…
Дольникер приметил молодого человека, усмотрев в нем недюжинные способности. После лекции он уединился с юношей и пробеседовал с ним до утра об организационных вопросах, проблемах дисциплины, планирования, экономики, безопасности. С тех пор Дольникер принял внимательно слушавшего юношу под свое покровительство. По личному указанию Дольникера никому не известного координатора в двадцать четыре часа перевели в центр, а через полгода политик повысил его в ранге до личного секретаря. Надо сказать, что всем известное чутье не подвело Дольникера и на этот раз. Зеев показал себя как способный секретарь, и со временем политик
— Вот теперь я вижу, что ты начинаешь держать руку на пульсе происходящего. — произнес Дольникер с осторожностью, — мне интересно, каким образом ты дошел до этой мысли?
— Очень просто, Дольникер: ведь мы оба заметили, что жители деревни не особо довольны тем, что им приходится идти к своим полям и возвращаться оттуда пешком, вследствие чего они приходят домой достаточно уставшими. Вот я и подумал: если предоставить в распоряжение старосты какой-нибудь транспорт, по образцу высокопоставленных чиновников, может, это станет дополнительным стимулом для кандидата на эту должность.
— Ты выдержал испытание, дружок, как раз об этом я и думал, когда сказал, что, по моему мнению, первым шагом должно стать пробуждение у них стремления к транспорту. И вот я стал развивать эту мысль и решил воплотить ее в жизнь…
Дольникер замедлил ход так, что телега догнала их.
— Товарищ, — обратился он к возчику, — вы не возражаете, если вместо нас вы будете возить кого-нибудь другого?
— Нет, — ответил курильщик трубки, — как раз наоборот.
* * *
В тот вечер Дольникер болтался меж домов, пока последний клиент не покинул парикмахерскую. Залман собирался закрывать ставни, и его коротышка жена выметала с пола остатки волос, когда политик ворвался внутрь и уселся перед мутным зеркалом.
— Каковы виды на урожай, господа? Какова ситуация на полях?
Хасидов намазывал лицо политика мыльной пеной и не отвечал.
— Это непросто, господа, трудиться в сельском хозяйстве, работать в парикмахерской и к тому же еще вести официальные дела деревни, — выразил политик свое мнение, — то есть я хочу сказать, товарищи, что порой человек берет на себя больше, чем он способен вынести.
— Да, — ответил цирюльник осторожно, — только подстричь я и сегодня не успею.
— Если есть кто-то, понимающий настроение рабочего человека, так это я. Чем я мог бы вам помочь, господин Хасидов?
— Не шевелите кожей вокруг рта.
— Охотно, — сказал Дольникер и тут же добавил: — Ваш участок находится довольно далеко от деревни, если я не ошибаюсь…
— Еще как далеко, — вмешалась жена цирюльника, — мало того, что этот несчастный почти на ногах не стоит, когда возвращается домой, так он еще каждый вечер должен обслуживать публику и выслушивать разные глупости.
— Действительно? — Дольникер вовлек женщину в беседу. — Если так, у меня есть возможность вам помочь. Я нанял на две недели повозку для себя и своего секретаря, но она мне больше не нужна. Так я думал передать ее в распоряжение господина Хасидова…
Цирюльник прекратил бритье:
— Как? Что?
— Я хотел помочь, товарищи, в духе вышесказанного.
— Почему именно мне?
— Ибо вы, господин Хасидов, староста.
— Какой староста?
— Староста по факту, ведете дела деревни. Староста де-факто.