Лишь одна музыка
Шрифт:
Билли секунду колеблется, потом продолжает:
— Лично я, и это совершенно независимо от Изабэлл, или «Стратуса», или нашего квартета как такового, думаю, что струнные идеально передают фуги, идеально. Они тянут ноты лучше, чем клавесин или рояль. И отдельные голоса передают лучше. И на них — в отличие, скажем, от духовых — можно играть двойные ноты, как у нас с Пирсом в конце сегодняшней первой фуги, когда четыре голоса стали шестью. И вообще, Моцарт с Бетховеном со мной согласны.
— А, да? Они согласны? — спрашивает Пирс. —
— Мне и не надо было. Хорошо известно, что Моцарт аранжировал для струнного квартета фуги Баха, а Бетховен — Генделя.
Мы поражены.
— Хорошо известно? — угрожающе спрашивает Пирс.
— Ну, может, не во всех квартетах, — говорит Билли с довольной улыбкой.
— Если это правда... — начинает Эллен, — если это действительно правда, может, нам сыграть первую половину «Искусства фуги», а потом, после антракта, эти аранжировки Моцарта и Бетховена? Замечательная программа — и какое-никакое разнообразие для аудитории.
— Ну да, — ворчит Пирс, — почему бы нам не строить всю нашу жизнь вокруг программ с фугами?
— Фуги очень расширяют потенциал для средних голосов, — довольно самоуверенно продолжает Эллен.
— Расширяют потенциал. Расширяют потенциал, — говорит Пирс. — Кто тебе сказал про расширение потенциала? Нет. Можешь не говорить. Я чувствую запах сандалий.
— О Билли, — вдруг говорит Эллен, — у меня для тебя идеальный десерт. Это займет ровно тридцать секунд.
Она вскакивает, идет к морозилке, потом к микроволновке, включает на десять секунд и вскоре вынимает оттуда тарелку с пятью желтыми ягодами черешни и ставит ее перед Билли.
— Это что? — спрашивает он.
— Желтые черешни. Совсем без калорий.
— Но что ты с ними сделала?
— Ешь их скорее. Сначала съешь, а потом спрашивай.
Билли недоверчиво кладет одну в рот, потом в экстазе закатывает глаза. Он ест еще одну и еще, пока ничего не остается.
— Это какое-то чудо, — говорит он. — Глазированная черешня снаружи и хрустящий сорбет внутри. Выходи за меня замуж, Эллен.
— Ты уже женат.
— Ну и что? Как ты это сделала?
— Купила их, вымыла, заморозила, положила в микроволновку. Все.
— Ты гений.
— Я их называю «черешневый микросорбет». Я подумываю, не открыть ли мне собственную школу.
— Будет замечательно, — говорю я. — Кулинарная школа струнного квартета. Эллен будет директором, мы с Пирсом студентами, а Билли — подопытным кроликом. У Эрики не будет проблем с нашей рекламой.
— У Эрики проблема с рекламой? — спрашивает Пирс.
— О, она думает, что нам что-то такое нужно, чтобы нас лучше знали в музыкальной среде. Струнные квартеты трудно рекламировать.
— В этом вся Эрика, — говорит Пирс. — Я думал про нее. По-моему, мы должны озаботиться поисками другого агента.
Мы с Билли и Эллен по-разному протестуем.
— Я недоволен этой поездкой, — говорит Пирс. — Мы еле возместили расходы, ну и... были
— Эрика не знала про Джулию, — говорю я. — Будь честен, Пирс. Лотар знал, но решил, что он не может сказать. Если уж избавляться от кого, так это от него. Только ведь ты не станешь, потому что он лучший агент в Австрии.
— Я хочу добавку черешни, — быстро говорит Билли.
Эллен готовит еще немного черешен ее изобретения, на сей раз достается каждому из нас. Она наливает немного граппы, купленной в Венеции, и дружба восстановлена.
Начинается вторая часть репетиции. Но теперь я не могу забыть внешний мир, и временами у меня случаются короткие панические атаки, длящиеся по несколько секунд, когда моя рука, но не голова, следует за нотами перед глазами, и я чувствую, как на меня надвигаются серые стены туалета возле зала Брамса.
7.8
Я возвращаюсь домой поздно и проверяю сообщения на автоответчике.
— Майкл, это Джеймс; Джеймс Хансен. Мне надо с вами поговорить. Пожалуйста, перезвоните мне по рабочему телефону. — Такое начало сообщения. Потом короткая пауза, шелест бумаги. Он называет номер и довольно резко добавляет: — Я буду благодарен, если вы мне позвоните как можно скорее.
На автоответчике еще одно сообщение, но я его не воспринимаю и должен перемотать назад, чтобы понять. Что-то насчет просроченных нот из библиотеки. Я выключаю автоответчик и вытягиваю левую руку: она меня беспокоит после длинной репетиции, к тому же я еще не привык играть на альте.
Почему позвонил он, а не Джулия? Почему он хочет, чтобы я позвонил ему на работу? Что Джулия ему сказала?
Мои мысли перебивает телефонный звонок. Кто это может быть в такое время? Уже, наверное, одиннадцать.
— Алло, Майкл? — говорит телефон голосом моего отца.
— Папа? Что случилось? Все хорошо?
— Она умерла — Жажа умерла. Сегодня днем. Я звонил, но попадал на автоответчик. — Он говорит с упреком, голосом, полным слез.
— Мне так жаль, папа.
— Я не знаю, что делать.
— Тебе пришлось ее усыпить?
— Нет. Она просто легла под стол, как она обычно делает после обеда, и мы ее там нашли через час или два.
— Ох, папа, мне так жаль. Она была замечательной кошкой.
— Она могла бы умереть у меня на коленях. — Я слышу, как прерывается голос отца. — Я помню день, когда твоя мама дала ей имя.
— Как тетя Джоан?
— Расстроена, — говорит он, стараясь собраться.
Бедная Жажа. Бедная старая, верная, агрессивная, ворующая рыбу, охраняющая территорию, хитрая кошка. Но у нее была длинная жизнь, полная событий.