Лишь разумные свободны. Компиляция

Амнуэль Павел Рафаэлович

Она протянула руку, провела по моей небритой щеке, и мне стало стыдно — судя по щетине, не брился я дня два, а если верить Ревекке, прошло не больше суток, я перестал правильно оценивать время, что-то сдвинулось в моем организме, но сейчас, что бы ни говорила Ревекка, я понимал только одно — она здесь, рядом, и ничто не мешает мне — бородат я или чисто выбрит, голоден или сыт — сделать то, что мне так хотелось вот уже который месяц. Кто мог помешать? Охранник за дверью?

Я поцеловал Ревекку, и мне показалось, что целовал я всех женщин, какие были и еще будут в моей жизни, а потом я что-то бормотал и пытался Ревекку раздеть, но ничего не получалось, она помогла мне, и что-то произошло, я не знаю, что это было, но время и пространство

изменились, и изменились масштабы, и возникла новая вселенная, в которой не было ни звезд, ни планет, ни тяжести, ни боли, ни Бойзена, ни самого Дьявола, ни даже Бога. Ничего, кроме ощущения, которое я не берусь описать, потому что, во-первых, у меня не хватит для этого слов, а во-вторых, потому что все это никого не касается, в созданной мной вселенной мы с Ревеккой были вдвоем, и то, что между нами происходило — со всеми бесстыдствами, нежностью, грубостью, напором, грязью и чистотой, — осталось с нами и только с нами.

И все об этом.

* * *

Ночью я курил, голова Ревекки лежала на моем плече, за окном — я поднял штору, впустив старый мир в нашу новую реальность — мигали, бежали и летели огни реклам, звуки снаружи не проникали, и я слышал тихое дыхание, так и не поняв, кто дышит — я или Ревекка, или мы оба, и дыхание у нас было одно на двоих, один ритм, одна жизнь.

— Бог, — сказал я, — не мог допустить того, что происходит.

— Что? — пробормотала Ревекка.

— Я пытаюсь, — объяснил я, — рассуждать так, будто Дьявол действительно существует в потустороннем мире, и будто его действительно может уничтожить наемный убийца, если снабдить его оружием, которое отправится за ним на тот свет… Раньше я в это не верил, и сейчас тоже, извини… Но допустим. Есть разные гипотезы о Вселенной, и в них должна быть внутренняя логика, верно?

— Внутренняя логика, да, — сказала Ревекка, — конечно.

— Тогда объясни. Есть Дьявол, которого нужно убить. Значит, есть и Бог, который создал наш мир и этого Дьявола в том числе?

— Конечно, — сказала Ревекка, — Бог. Он все видит, он знает, что мы сейчас вдвоем, и он говорит: вот хорошо весьма.

В этом она, конечно, была права, но я не позволил ей сбить себя с мысли.

— Неужели, — сказал я, — Бог, если он действительно хочет избавить мир от зла, не в состоянии сделать это сам? Я знаю, что в иудейской религии, например, Сатана находится в подчинении у Бога и не совершает ничего без Господнего соизволения. Сатана нужен Богу так же, как Земле нужен восход солнца, как женщине нужна любовь, а мужчине — дело и женщина. Человек, и все живое, и все неживое тоже могут существовать и развиваться только в мире противоречий. Если есть добро, то должно быть зло. Дьявола нельзя убить, потому что тогда и добро исчезнет. Если у электричества убрать минус, то и плюса не станет, и самого электричества тоже, движение электронов прекратится и все остановится.

— Вот и мы говорим то же самое. Нельзя допустить, что…

— Прекрати, пожалуйста! — резко сказал я. — Нет никакой другой организации, которая наняла Бойзена уничтожить Дьявола. Нет и не было. Все это вы — «паломники», ваша идея, ваша работа, ваш расчет.

Ревекка пошевелилась в темноте, но не произнесла ни слова. Может, ей нечего было сказать. А может, просто не было смысла говорить.

— Я говорю о ваших богословах, у вас есть умные люди, которые обсуждали эту проблему… И не поняли, что Дьявола нельзя убить, потому что это против Божьей воли? А если это против Божьей воли, то Бог не допустит, чтобы Сатана исчез, и значит, его невозможно уничтожить, и тогда я не понимаю, почему ваши богословы…

— Ты никак не можешь закончить фразу, — сказала Ревекка, приподнявшись. — Скажи просто: не верю.

— Не верю, — сказал я.

— Неважно, — сказала Ревекка. — В царство небесное попадают и неверующие. Верит человек или нет — не имеет значения. Важно, как он поступает в жизни.

Негодяй он или праведник. Он может думать, что хорошим его сделало воспитание, а не вера. Он может думать, что убивать его направил не Дьявол, погубивший душу, а бедность или наследственность. Думать вообще можно все что угодно. Но от того, что казнят преступника, убившего четырех человек, и где-то в то же время уничтожат какое-то оружие… Это будет торжеством правосудия, верно? Того правосудия, которому ты служишь.

— Правосудию? — пробормотал я, даже не стараясь вложить в это слово всегда посещавшие меня сомнения.

— А если, — продолжала Ревекка, — Бойзену удастся то, для чего он умрет на электрическом стуле или от смертельной дозы яда… Станет хорошо всем, и тебе тоже, и мне. Мир станет лучше. Ты хочешь, чтобы мир стал лучше?

— Хочу, — сказал я. — Но Дьявола невозможно убить. Во-первых, он бессмертен. Во-вторых, нематериален. Идея. Концепция.

Ревекка придвинулась ко мне ближе, шептала мне в ухо, видимо, не хотела, чтобы нас услышал Дьявол и обиделся, пока существует, на мои слова:

— Во-первых, — прошептала она, — бессмертна лишь душа. Где ты читал о бессмертии Князя Тьмы? Во-вторых, с чего ты взял, что невозможно уничтожить концепцию? Мало ли концепций, идей погибло в нашем мире? Откуда ты можешь знать, сколько идей в то же время исчезло в высших мирах? Мы знаем, что Дьявол существует, потому что каждый день, каждую минуту видим, ощущаем на себе результат его деятельности. Он искушает, направляет, насылает, подавляет, из-за него люди убивают, насилуют, воруют…

— Не было бы Дьявола, — сказал я, — то и заповедей не было бы тоже? Не убий, не укради, не прелюбодействуй…

— Конечно! Дьявол появился раньше, чем Творец создал человека — иначе как бы он искушал Еву в райском саду? Не было бы Дьявола, мы так бы и жили среди кущ и вечного счастья…

— Ты действительно в это веришь? — поразился я, и Ревекка оставила вопрос без внимания.

— Моисей получил бы на горе Синай не десять заповедей, а всего три, — сказала Ревекка.

— Если все так просто, — сказал я, — почему раньше никому в голову не приходило…

— Когда? В средние века? Чем мог тогдашний Бойзен уничтожить Князя Тьмы? Выстрелом из арбалета? Или позднее — из пулемета в Дьявола целиться? Уничтожение должно быть полным — на атомы…

— Атомы в потустороннем мире? — поймал я Ревекку на очевидном противоречии.

— Не изображай себя глупее, чем ты есть, — рассердилась она. — Конечно, там нет материальных атомов. Но всякая концепция, идея, сущность, состоит из элементов, у всего есть первооснова. Математика, например, — здание, построенное в строго определенном порядке из теорем, покоящихся на аксиомах. И если разнести это здание на кирпичики-теоремы, разорвать связи… Что останется от математики? Ничего.

Любопытное сравнение, — подумал я, — Дьявол и математика… Что-то показалось мне… нет, не сомнительным, как раз наоборот, очень существенным, принципиально важным, но мысль промелькнула и сгинула, и я спросил:

— Как же вы узнаете, что Бойзену удалось?..

— Но это понятно, — проговорила Ревекка с удивлением. — Зло исчезнет. В тот момент, когда не станет Дьявола, исчезнет зло в мире.

— И все возлюбят ближнего, как самого себя…

— Конечно, — убежденно сказала Ревекка, и я понял, что спорить бессмысленно. Я и не хотел спорить. Блажен, кто верует.

Но если через месяц в мире прекратятся убийства… Если афроамериканцы в Бронксе перестанут обкуриваться и ждать в темных углах случайных прохожих… Последние грабители забудут о своих планах и начнут ломиться на концерт в «Мэдисон сквер гарден»… В Боснии прекратят стрелять, в Северной Ирландии — подкладывать бомбы, в Израиле — взрывать автобусы, в Шри Ланке и Алжире — вырезать целые деревни, в Чечне — отрубать головы пленникам… Если подлецы перестанут творить свои мелкие пакости — пусть не покаются, просто перестанут…