Лишь разумные свободны. Компиляция
Шрифт:
Я перестал видеть, слышать, а потом и чувствовать.
В Аду было жарко, по спине стекал пот, а может, это была кровь, потому что с меня с живого содрали кожу, и мне очень бы не хотелось увидеть сейчас себя в зеркале.
Мысль показалась настолько странной, что я сразу пришел в себя — будто включился, точнее, будто какой-то тумблер перевел в моем сознании искаженную реальность в нормальную.
Я увидел над собой низкий потолок машины, где-то рядом, то ли сзади, то ли впереди, то ли подо мной урчал мотор, а я лежал на откинутом сидении и пытался сдержать неожиданно охвативший меня озноб. Может, трясло не меня, а машину?
Я
Я попытался приподняться на локте, но не сумел и не мог понять почему. Голова была относительно ясной, какие-то облачка дурмана в мозгу еще плавали, то и дело сбивая с мысли, но я мог рассуждать и, конечно, сразу рассудил, что, будучи полным болваном, поддался элементарному внушению, подкрепленному действием химической гадости, подсыпанной мне в бокал с соком, потому что больше никуда ничего, насколько я помнил, Ревекка мне подсыпать не могла.
И значит, мое предположение оказалось правильным. Глупо было, наверно, высказывать его прямо, нужно было дождаться возвращения в Финикс… Нет, я вспомнил почему так поторопился рассказать о своих выводах. Мы были с Ревеккой вдвоем, и я рассчитывал на неожиданность, на то, что смогу заставить ее признаться, а потом наводящими вопросами вытащить нужные мне сведения. Это была обычная тактика, с женщинами она почти всегда проходила без каких-либо сложностей, я раз тридцать или больше в своей практике прибегал к этому методу и в судебных заседаниях, во время перекрестных допросов, и в адвокатской комнате, оставшись с обвиняемыми один на один, и у себя в офисе, когда видел, что клиент говорит не то, что думает, и мешает мне делать то, ради чего он же меня и нанял.
С Ревеккой не получилось. Глупо. Гипноз и химия. Куда меня везут? Почему на самолете? В Мексике мы еще или уже в Соединенных Штатах?
— Почему он проснулся? — спросил чей-то голос, я не видел этого человека, мне показалось, что слова рождались в воздухе и вламывались мне в барабанные перепонки, давили на них, стало больно, я замотал головой и раскрыл пошире рот, чтобы уравнять давление.
Что-то укололо меня в левое предплечье, чуть повыше локтя, наверно, это был комар — если бы меня укололи шприцем, я, по идее, должен был увидеть руку, а я не видел ничего, кроме стенки, покрытой серым пластиком.
Укус произвел именно такое действие, на какое, видимо, рассчитывали те, кто впустил комара в салон самолета. В голове у меня поплыли серые облачка, гул моторов оказался тиной, которая быстро меня засосала и сомкнулась надо мной, и я поплыл в глубине куда-то, будто самолет стал подводной лодкой, и мы утонули вместе — я внутри, а он снаружи, и оба в придуманном мире, из которого невозможно выбраться…
Я очень боялся последствий. Конечно, мне вкололи наркотик и получили результат, на который рассчитывали, но это никогда не проходит бесследно для жертвы, уж мне ли не знать, минимум четыре раза я вел в суде (и трижды выигрывал) дела о насильственных действиях с применением наркотических препаратов. Мне было очень жаль жертв — все для них вроде бы закончилось благополучно, но только по видимости, внутренне это были уже навсегда покалеченные люди с измененной психикой, и больше всего я не хотел стать одним из таких. А то, что предала меня именно Ревекка, казалось верхом человеческого — точнее, женского — вероломства.
В себя я пришел достаточно
Где-то за моей головой хлопнула дверь, и знакомый голос произнес:
— О, вы проснулись, Дин? Хотите, я принесу кофе?
Я сел и увидел стоявшую в дверях Ревекку. На ней было легкое открытое платье до колен, а волосы она стянула резинкой и выглядела так соблазнительно, что я встал, подошел, обнял ее и потянулся, чтобы поцеловать в губы. Ревекка увернулась от поцелуя, но не сделала попытки вырваться из моих объятий. Так мы и стояли некоторое время — я вдыхал наркотический аромат ее волос, а она медленно водила ладонями по моей спине.
— Очень хочу кофе, — сказал я, наконец. — Если в нем не будет отравы.
— Не будет, — улыбнулась Ревекка. — Уверяю тебя, Дин, с тобой не могло случиться ничего дурного. И не случится.
— Да? — сказал я, вложив в это короткое слово все свои сомнения.
— Да, — твердо произнесла Ревекка. — Оденься, а я пока займусь едой.
Только тогда я обратил внимание на то, что стоял посреди комнаты в одних трусах. Одежда была аккуратно сложена на стуле, а туфли стояли рядом с диваном. Ревекка вышла, я оделся, и несколько минут спустя мы сидели за столом, пили кофе, и Ревекка говорила быстро, не позволяя мне вставить ни слова.
— Они бы тебя убили, это точно. А что мне оставалось делать? Я не могла этого допустить. Пожалуйста, не спрашивай — почему. Я все время об этом думаю и не могу сама себе объяснить, почему поступила так, а не иначе… Нам важно было знать, что произойдет, если не удастся спасти Бойзена от казни. Кто предполагал, что у него есть жена? Бертон ее нашел, и у нас возникло подозрение… А когда Бертон погиб, подозрение превратилось в уверенность. Я не могла не поехать с тобой — это был шанс узнать… Понимаешь? Против нас действует сильная организация. Нас могли убить — тебя и меня, — и нужно было…
Я допил кофе, поставил чашку на стол и сказал, повысив голос, чтобы быть услышанным:
— Стоп. Давай сначала. Где мы находимся? Могу я уйти? Просто встать и уйти — или за дверью стоит охранник с пистолетом?
— Да, — сказала Ревекка. — Именно охранник. Находимся мы в Финиксе. И ты, конечно, отсюда выйдешь — в тот день, когда Бойзена казнят.
— Понятно, — протянул я. — Все это время ты будешь со мной?
Ревекка кивнула.
— Значит, нам посчастливится провести вместе много месяцев. Может, год или два. Адвокат Бойзена исчезает при странных обстоятельствах. Ведется расследование. Назначается новый защитник. В течение этого времени судья оттягивает вынесение приговора. Допустим, это займет месяц. Новый адвокат подает апелляцию. Рассмотрение апелляции — месяцев пять, но, скорее, около года. Апелляцию, конечно, отклонят, но тогда будет послано прошение о помиловании на имя президента. Кстати, через год выборы, новый президент не сразу займется уголовными делами… Ты знаешь, что Мак-Кензи просидел в тюрьме восемь лет после приговора? Господи, а моя практика? От карьеры не останется даже обломков. Кто будет оплачивать мои счета и кто будет вести дела, которые я уже начал? Все к черту, вся жизнь, ты понимаешь, и только ради удовольствия провести с тобой это время? Ты что, действительно не выйдешь из этой комнаты еще десять лет?