Лишь тень
Шрифт:
Первое, что встретило меня, сделавшего только шаг к собственному дому, было известие, что умер Учитель. Записка, исчёрканная торопливыми каракулями Мари, была насажена на колышек калитки. Я застыл и долго не мог прийти в себя.
Смерть старика…
[обрыв]
…я оторвал, наконец, ладони от этой проклятой калитки. Пальцы не гнулись, словно сведённые судорогой.
Если я ещё хотел попрощаться с Учителем, следовало спешить.
Хм. Как в тот вечер летело время… такой стремительностью оно обладало, на моей памяти, всего раз или два.
Здание Крематория, порой, будило во мне самые резкие
Я уже говорил вам, что помню отца крайне смутно, его смерть, соответственно, тоже, не то, что Учителя, да и остальных… быть может, это результат маминого воспитания… не знаю. Стоит ли жалеть о том, кого больше не существует?
В тот день же я невольно сравнивал свои ощущения на Прощании с отцом (то есть, какие отложились в моей памяти, естественно) с чувствами по отношению к человеку, чьё тело возлежало теперь передо мной в мертвенных лучах тусклых ламп. Он был мне больше, чем родителем, он был человеком, который понимал меня лучше меня самого, он был творцом, создавшим меня по образу и подобию идеала, что родился некогда в его мозгу. Он искренне хотел сделать из меня совершенного члена нашего общества. Стоит ли упрекать кого-то в том, что его представления о корнях и самой сути этого общества не совпали с действительностью. Все мы ошибаемся, даже такие гении своего дела, каким был он. Только вот цена этой ошибки оказалась… но тут уж, простите, я предпочитаю держать ответ сам.
Обнажённое тело Учителя возлежало на плите из полированной керамики, тускло отблескивающей в свете подслеповатых фонариков, расположенных над ним большим полукругом. Отчего-то очень отчётливо проскользнула мысль о том, как молодо оно выглядит, ни единой лишней складки, ни намёка на дряблость и увядание. Пышущий здоровьем организм. Как безнадёжно оттенял этот образ сокрытую под ним старость, залёгшую в глубоких провалах глазниц, устроившуюся подле ввалившихся щёк, выступивших скул, сухих острых морщин на лбу. Лицо древнего старца, оно стало таким за считанные месяцы, прошедшие с момента выхода Учителя из состава Совета.
Что привело его к смерти? Только не слабое здоровье, картина головоломки никак не складывалась.
Помню, случился как-то эпизод… я тогда был совсем мальчишка, лет, может быть, тринадцати, и только начинал задумываться о выборе будущей специальности. Учитель заставлял меня заниматься всякой, как мне тогда казалось, ерундой: бегать по утрам, подтягиваться, лазить заодно с товарищами по деревьям у нас в парке. А как вы знаете, физические усилия мне никакой радости не приносили и не приносят до сих пор, ссадины же и ушибы только ещё больше восстанавливали меня против всего этого. Некоторое время я просто выслушивал наставления Учителя, принимаясь за прописанные мне процедуры с сомнительным рвением больного, которого заставляют принимать горькое лекарство. Избавившись от досадной необходимости, я почти сразу о ней забывал, направляясь
Он молча, не перебивая, выслушал все мои излияния, даже про то, как мне и без того тяжело. И как я перенапрягаюсь. И как у меня все силы учёба отнимает, тоже выслушал. Когда же я дошёл до тезиса, означавшего примерно следующее: «а как же сам Учитель, да он, наверное, и помнить-то забыл, когда в последний раз прилагал физические усилия», он просто хитро усмехнулся.
Я попытался заткнуться, совершенно справедливо ожидая подвоха, но всё ещё не собирался сдавать с таким трудом завоёванные позиции. Учитель этим немедленно и воспользовался:
— Давай тогда так… я тебе покажу одну штуку, ма-аленький такой фокус. И, если после этого ты всё ещё будешь настаивать на отказе от физических упражнений, я разрешу тебе их не посещать вовсе.
Я растерянно на него посмотрел, недоумевая, неужели мне удалось так легко победить? Уж в том, что я не уступлю, сомнений быть не могло, мне на его фокусы и смотреть-то неинтересно…
— Я — согласен, только, чур, слово не менять!
— А как же! — сказал Учитель.
Мы пришли в какой-то огромный зал, уставленный кучей непонятных предметов, состоявших из сложных по конструкции тяжеленных металлических деталей.
— Смотри! — сказал Учитель, подводя меня к одному предмету, похожему на лежанку на пляже, только с кучей стоек по бокам, на стойках были закреплены железные палки непонятного назначения. По бокам я заметил кучу дисков из такого же материала. Учитель, провожаемый моим недоверчивым взглядом, вдруг принялся с поразительной ловкостью нанизывать круглые железяки на одну из палок, получилась жуткого вида конструкция.
И вот этот тяжеленный ужас он взял в руки, с заметным напряжением выпрямившись, а потом одним резким движением вбросил его вверх, визуально — словно на нём повиснув.
Грохот приземлившейся штанги прозвучал одновременно с моей отвалившейся челюстью.
— А кто не сможет так делать, того не возьмут на «Тьернон». Ты же хочешь в Полёт?
Ответ тут мог быть только один.
И, хотя я и понимаю теперь, что Учитель слегка сжульничал, сыграв на самом сильном своем месте, но остаюсь ему благодарным до сих пор, так как без той физической подготовки, которую теперь уже устраивал я сам себе, мне никогда бы не стать Пилотом. Правда, любить я физические упражнения от этого не начал. Учитель же… он действительно был человеком сильным, здоровым и очень работоспособным. Болезнь ни в коем случае не могла стать причиной его смерти, тем более, что человек-то сейчас в среднем живет лет на десять дольше, чем ему исполнилось к тому году… Учитель ни за что не мог умереть просто так.
Неужели его дух, всегда поражавший меня своей мощью, смог так быстро угаснуть, дать себя сломить мелочным обстоятельствам? Не могу я в это поверить, значит, было ещё что-то. И это самое «что-то» позволило ему самому сделать непростой вывод — бороться не стоит. Учитель не сдался, он просто самоустранился в тень. В вечную, неизменную, бесформенную, неизбежную тень.
Я стоял, размышляя в сторонке, ждал, рассматривал собравшихся, иногда возвращался взглядом к телу Учителя. Никаких посторонних следов отсюда заметно не было. Он казался уснувшим.