Лишь тень
Шрифт:
Катаклизмы, сияние, гнев и ярость, бесконечные мёртвые глубины пространства и сгустки материи, прожигающие тебя насквозь.
Я уже успокоился. Можно доказывать, что перед тобой бриллиант редчайшей красоты, в своей идеальности заставляющий блекнуть дешёвые безделушки, раскиданные повсеместно. Но это знание мне было преподнесено именно что в подарок за долгую и беззаветную службу этому Полёту, им нельзя поделиться с другим, попросту — невозможно…
Я сразу же оставил эту тему, вернувшись к своему обычному вполне трезвому и расчётливому состоянию духа. В качестве исполнителя парнишка годился, руководство всё равно вскоре так или иначе перейдёт
Что ж, тот план развёртывания Миссии на самой планете вполне удался, моя последняя задача — посадить «Поллукс» на грунт, где ему предстояло стать естественным источником необходимых материалов и механизмов — была выполнена на вполне высоком уровне, не позволив уронить меня в глазах остальных «размороженных» к тому времени Пилотов.
Помню, я молча следил за последними приготовлениями, когда вокруг моего «Поллукса» мелькали тени сотен крошечных по сравнению с ним шлюпок, а мои «помощники» что-то нашёптывали через систему связи, но я даже не удосуживался как-то реагировать на их стремление помочь. Приборы были вполне в состоянии обеспечить меня требуемым объёмом данных. Остальное меня лишь слегка отвлекало.
Что стоило мне отключить внешние раздражители и насладиться последними секундами, когда наедине — только я и мой «Поллукс»? Ведь, по сути, нам вдвоём было не так уж и плохо.
Я, конечно же, не стал этого делать. Просто не глядя коснувшись заученных наизусть сенсоров…»
«…возможности человека по устранению со своей дороги факторов, ущемляющих, как ему кажется, основополагающие права каждого существа — жить в среде, к которой он приспособлен… если вдуматься, они превышают всякое воображение. Посудите сами, при некотором желании с его стороны, пусть чисто теоретическом, любая помеха нашему существованию в виде чрезмерных осадков, повышенной или пониженной температуры, местных живых форм может быть устранена с минимальными затратами энергетических и материальных ресурсов.
Люди не могли не использовать те возможности, что предоставили им предыдущие поколения учёных и инженеров. Они принялись менять планету, которую я им подарил. И мне пришлось всё это наблюдать… как этот жестокий процесс зарождается, проникая во все уголки нетронутой чистоты природы, как затягивает в свои сети бесчисленные биологические цепи, переплетающиеся между собой в сложнейшей вязи, как он ширится, проникая повсюду, и как он завершится вскоре, раз и навсегда унеся с собой ту тишину, что я услышал в первый свой день на этой планете.
Да, моему экипажу было нужно пристанище. Да, нам нужно было поле для исследований, для жизни, наконец. Но при чём здесь была эта ни в чём не повинная планета?
Я брёл, глядя себе под ноги, по какой-то глухой аллейке, а сам всё размышлял. То есть, конечно, ни о чём я не размышлял… так, изображал мозговую деятельность. Я давно уже привык к тому, что мыслительный процесс можно лишь обозначать, рефлексируя по поводу и без повода, на деле оставаясь лишь бессменным незаменимым эффектором при всемогущих терминалах управления «Поллуксом». Такова реальная роль Пилота… Теперь же оставалось лишь безразлично наблюдать, не в силах что-либо поменять в этой жизни.
Планета менялась на глазах. Вырастали посёлки, строились промышленные узлы, взмывали ввысь башни Советов… Я только бродил по излюбленным своим тропинкам, не удаляясь слишком от той реальности, что постепенно уходила в невозвратимое прошлое этого мира.
Что меня удерживало от того, чтобы так же, как и все этого не замечать… Не знаю,
У меня не было выбора, я должен был его пройти.
Пусть существует шанс, что именно он меня убьёт.
Пусть велика возможность так и не добраться до конца, застряв где-то посредине, но всё же…
В конце концов, всё слишком зависит от того, согласится ли с моими доводами та странная сила.
Быть может, именно благодаря моей настойчивости, настоянной на годах полного безмолвия, значившихся в моей биографии до того времени, благодаря сумасшедшему гению моего стремления найти себе собеседника, способного всё-таки понять слова, рвущиеся из моего горла…
В любом случае, я добрался до цели.
Однажды утром.
«Эти пропавшие люди…» — думал я. И вправду, показатели потерь, списанных Советами на освоение неисследованной планеты были слишком велики для того длинного ряда девяток в индексе. И, потом, странным образом список тех, без вести пропавших людей, продолжал внушать мне странное неверие в его подлинность. Ни единого Космонавта-исследователя, совсем немного Инженеров низшего эшелона, остальные — сплошь интеллектуальная элита, люди, несовместимые с походами в дикие дебри. Но именно там они и пропадали.
То есть отрывались от тех дел, которыми привыкли заниматься ещё дома, одевали неудобный скафандр, по инструкции носимый всеми без исключения за пределами исследованной зоны, брали в руки неизменную плазменную винтовку среднего калибра и отправлялись. Туда. Чтобы не вернуться.
Кроме некоторых, очевидно, несчастных случаев тела пропавших так и не находили. Люди пропадали в никуда. Без следа.
И вот, именно однажды, тем самым утром, мне, наконец, пришла в голову мысль, как избавиться от постоянного размышления о судьбах так называемых «жертв неизвестных опасностей, скрывающихся в дебрях джунглей неисследованной планеты». Мысль мне показалась настолько нетривиальной, что я тут же принялся собираться. Я уже достаточно стар, чтобы позволить себе действовать не раздумывая, если раскачиваться каждый раз лишний миг, то на остальное тем более времени не останется. Его так мало…
«Жертвы… а ведь следующие поколения, которые уже не будут знать планету такой, какой увидел её я, будут действительно искренне полагать, что могли быть какие-то жертвы».
К чему все эти мысли? Я, одетый в лёгкий летний костюм, захватив с собой лишь трость, без которой уже поди полгода не мог представить прогулки длинней, чем пару десятков ярдов, вышел на знакомую тропинку и побрёл, тихо продолжая про себя размышлять, точно на юг.
Люди… кругом, казалось бы, люди. Однако то одиночество, что провожало меня через весь мой Полёт, не идёт ни в какое сравнение с тем, что поджидало меня здесь, в самом его конце. Я оказался в ситуации, когда ценность моя в качестве «единицы общества» уже давно стала чисто номинальной, когда все мои старые знакомые избегали меня, не в силах понять, как я стал тем, чем я являюсь сейчас… Старшее поколение тоже мне было непонятно, да и не интересно, если вдуматься. Слишком много лет лежало между мной самим и культурой, меня породившей. Я сам стал для себя культурой. Оттого и всё остальное.