Лишний в его игре
Шрифт:
Что же все-таки у меня будет за четверть по английскому, три или четыре, зависит от последней домашней работы и последнего урока перед окончанием четверти. Домашку Алла Марковна задала нереально огромную. Она в виде теста, обычно тесты — это легко, но тут сами задания очень сложные и хитрые.
С пятницы по понедельник я делаю эту чертову домашку, забыв, что такое сон. В библиотеке набрал учебников, теперь весь балкон ими завален. Весь нервный, дерганый, хожу как зомби. И во вторник наконец сдаю работу. Я уверен в себе: я проверял ее по всевозможным
Среда — последний учебный день третьей четверти. В конце урока Алла Марковна выдает проверенные домашки, собирается проставлять оценки за четверть. Я замечаю на своей работе… двойку! Что?!
В работе все зачеркнуто красной ручкой. Все ответы неверные… Как так? Я смотрю на одно задание. Да, я согласен с Аллой Марковной, здесь должен быть ответ «С». Но почему тогда я написал «А»? Никто в здравом уме не ответит тут «А»! Неужели я был такой сонный, что перепутал и поставил крестик не туда? Перехожу к следующему заданию. Я в полном недоумении: везде ответы совсем не те!
Внимательнее вглядываюсь в лист. Я точно помню, что в этом вопросе ставил «D». Рассматриваю пустую клетку с «D», карябаю ногтем лист… Ощущаю шершавую поверхность. Переворачиваю лист, подношу к свету. На месте «D» бумага явно тоньше. И я отчетливо вижу слабый силуэт моего крестика… Которого больше нет, потому что кто-то его стер!
Я прихожу в дикую ярость. Оглядываю класс. Но тот, кто мне нужен, уже убежал.
Как он мог? Это низко! Он каким-то образом выкрал мою работу, подтер ластиком для ручки мои ответы, наставил неправильных… И подложил работу обратно как ни в чем не бывало! Мы, конечно, гадим друг другу, но даже от Ярослава я не ожидал такого.
Теперь у меня будет три… И никакие мои доводы не переубедят Аллу Марковну.
Я не вижу Ярослава в раздевалке. Он быстро смылся, наверняка специально. Я звоню в соседскую дверь, но мне никто не открывает. Катерина Николаевна сегодня в университете, а этот гад либо не дома, либо дома, но затихарился. Я в бешенстве. У меня в первый раз в жизни будет тройка за четверть, а значит, пятерки за год можно не ждать. Плакала моя медаль! Вот же подлый придурок!
До вечера я маюсь: то пытаюсь отвлечься на учебу, то снова звоню в соседскую дверь. Мне хочется наорать на Ярослава, иначе я просто взорвусь! Но он все не появляется. Пора собираться на работу, а то опоздаю.
Топаю по гравию, перешагиваю через шпалы. Дышу шумно, обиженно. Еще и жарко. Сегодня теплый день, днем было плюс пятнадцать, а у меня из верхней одежды только зимняя куртка и ветровка. Сейчас я парюсь в зимней. Она черная, прямая и длинная. Чересчур широкая, сидит на мне безобразно. Я даже шапку зачем-то напялил, но на улице сразу же снял и сунул в карман.
У железнодорожного моста я чувствую запах краски. Оглядываюсь по сторонам. Неужели компашка Ярослава здесь? Они постоянно тусуются поблизости. Может, и сам Ярослав с ними? Наверху никого. Тогда я спускаюсь под мост, осматриваюсь и ликую: он
На нем желтая куртка с капюшоном, отороченным мехом. Он слушает музыку в наушниках, рисует объемные буквы, подпевает и пританцовывает. Возле него расставлены баллончики с красками. Он меня не видит и не слышит.
— Эй ты, крыса! — кричу я.
Ноль реакции. Быстро подхожу со спины и срываю с него наушники. Из них доносится голос Эминема. Ярослав резко, напряженно разворачивается, но, увидев, что это я, расслабляется и принимает скучающий вид. Молча, насмешливо ждет.
— Ты просто крыса! — Я толкаю его.
— Эй, изи, изи! Я ведь и сдачи могу дать!
Ярослав держится нахально, зная о своем преимуществе в физической силе.
— У меня три! — возмущаюсь я. — Три за четверть по твоей милости! Доволен?
Он торжествующе улыбается:
— Чел, это кульно!
— Украсть мою работу, а потом подложить назад испорченную — браво, Ярослав! — Я хлопаю в ладоши. — Только последний конченый урод на это пойдет!
— Поправочка: предпоследний, — хмыкает он. — За моей спиной говорить моей маме всякое дерьмо про меня — вот на такое точно пойдет последний конченый урод!
Я знаю, что не должен оправдываться. Но ничего не могу поделать. Снова взрываюсь:
— Я ничего не говорил! Ты сам себя накрутил, больная ты истеричка!
Да когда он наконец поймет, что я действительно не виноват?
— Ага, так я и поверил! — бросает он, тоже заводясь все сильнее. — Урод! Такие, как ты, только и умеют, что тырить чужое! А теперь жри что полагается! Пусть тебя вообще из школы турнут, подохни на улице, это лучшая для тебя участь!
От злости меня бросает в жар. Я толкаю Ярослава, выкрикиваю:
— А ты… ты… Ты просто отброс общества и кончишь на мусорном полигоне! Если бы она знала, что ты станешь таким, то точно бы сделала аборт!
Лицо Ярослава перекашивается. Он толкает меня раз, второй — и сбивает с ног. Я падаю прямо на баллончики. Ярослав наваливается сверху, хватает первый попавшийся — с розовой краской — и наводит на меня.
— И кто мне это говорит? — кричит он и распыляет краску мне по одежде и лицу. Я кашляю, плююсь. — Высер гонорейной шлюхи и алкаша-сифилитика?
Ярость придает мне сил. Бью Ярослава в нос, он охает, хватается за лицо. Я сбрасываю его и подминаю под себя. Мой черед схватить баллончик.
— Еще слово скажи о моем отце, и я тебя урою!
Я распыляю черную краску по лицу Ярослава. Он в ответ пшикает в меня розовой.
— Милиция! Встать! Быстро встали, вандалюги! — раздается грозный рев.
Мы вскакиваем. Три милиционера приближаются к нам с обеих сторон.
14
— Стоять на месте, руки вперед! Что в руках? Руки показали! Быстро положили на землю! — рявкает один из них.