Лита
Шрифт:
Мы вышли на набережную с другой стороны Лужников и повернули назад, пройдя на сей раз по прямой, вдоль дамбы, мимо большого проспекта, Новодевичьего кладбища, озера позади. И опять вышли на набережную.
Было около одиннадцати вечера, все опустело и обезлюдело, сюда не доносились никакие звуки или шорохи. Как будто в заколдованном городе.
В машине она попыталась со мной целоваться, но я был абсолютно отрешен. Она отвернулась и смотрела на воду, не спеша текущую мимо. Был какой-то редкий миг. Но и он прошел. Впереди меня ждал
Я подвез актрису к дому, и она сказала с мягкой улыбкой:
— Хочешь подняться, выпить чай, ты, наверное, голодный? Целый вечер прогулял со мной.
Мне хотелось горячего и хотелось есть, к тому же я был на машине, и мне не надо было думать, как добираться домой. Но при мысли, что предстоит увидеться с ее мамой и смотреть ей в глаза, мысли о чаепитии отпали как-то сами собой.
— Уже поздно, да и неприлично появляться в приличных домах…
— Если я приглашаю, значит, это прилично.
— Я знаю, Вик, я поеду, завтра институт.
— Вот видишь, значит, я сказала маме правду, что ты занят учебой.
Мы рассмеялись одновременно. Я поцеловал ее в красивый лоб на прощание.
По Бережковской набережной я пронесся, как пуля, и ровно в двенадцать вошел в дом. Чтобы выслушать очередные тирады и филиппики ученого отца. Все сводилось к оригиналу и было не оригинально: что я себе думаю и думаю ли я что-нибудь. Когда мыслю начинать заниматься и что завтра — институт.
Я не отвечал, зачем отвечать, если это повторялось каждый вечер. А деться мне было некуда. В данном случае я знал, что его волновала машина и что с ней все в порядке. Не дай бог, не поцарапали. Для меня это была «железка на четырех колесах». На что он, скорее всего, справедливо говорил: «Ты заработай, а потом посмотрим, как ты будешь относиться».
— Мне никто не звонил?
— Звонили, да забыли представиться, — уже шутит он.
Ночь я сплю беспокойно, и мне снится что-то нехорошее. Ванна, трусики, колготки. Какие-то интимные телодвижения, очень эротические, которые рассмотреть я не могу. Что-то знакомое и совершенно незнакомое.
Пятница, я бреду уныло по институту. Дальше! Пора двигаться дальше, сколько можно брести. Институт — это всегда уныние и тоска. Навстречу попадается Светка, она строит мне глазки. Я машинально улыбаюсь и… чуть не сказал: «бреду тоскливо по институту». И иду сажусь на лекцию.
Студенты разбросаны, как фигуры в середине шахматной партии. Литы я не вижу, ее в аудитории нет. Тянется скучная лекция, после нее будут два семинара. После первого я иду на второй.
— Алешенька, — слышу голос и удивляюсь, кто меня так зовет еще в институте. Ирка нежно улыбается. — Теперь я верю, что ты не крутишь роман с Литой. Я видела ее с мужчиной в восемь утра на платформе метро «Фрунзенская». Он чем-то похож на тебя, — говорит она и продолжает: — А я всегда считала, что с ней встречаешься ты, и не верила, когда
Я поворачиваюсь и медленно бреду. Через два часа я набираю номер.
— Литу, будьте добры.
— Она в институте.
В одиннадцать вечера я набираю номер опять. Трубку снимают, молодой голос.
— Здравствуй, Вера. Можно Литу к телефону?
— Здравствуй, Алеша. Ее еще нет из института.
— В одиннадцать вечера?
— Я сама волнуюсь, почему так поздно.
До двух ночи я ждал звонка, но впервые она не позвонила.
В восемь утра я набрал номер. Вера сняла трубку.
— Можно Литу?
— Она звонила поздно, Алеша, и сказала, что останется у Марты.
— Какой там телефон? Почему она мне не перезвонила?
— У Марты нет телефона.
Странно, подумал я, не обратив на это должного внимания.
— Она сразу от нее поедет в институт, — говорит Вера.
Я попрощался, повесив трубку. Мне предстояло ожидать всего лишь пять часов. Я ненавижу ждать.
В субботу у нормальных людей день отдыха. Только мы учимся, мучаемся. Я приезжаю в здание института раньше, ее нигде нет. Как будто не существовало. Она наконец исчезла.
В час пятнадцать начинается лекция. В три она кончается. Литы нет в институте весь день.
В девять вечера я набираю номер, ожидая, что подойдет она. Трубку снимает Вера.
— Алеша, ее нет дома, она звонила, что останется у Марты до воскресенья. Я передала ей, что ты звонил.
Я благодарю и вешаю трубку.
Вечером раздается звонок, это Максим.
— Алешик, привет. Как дела, чем занимаешься?
— Ничем, думаю о жизни.
— Хочешь увидеться и подумать вместе?
— С удовольствием.
— Завтра я дежурю, давай в понедельник созвонимся и договоримся.
Мы прощаемся, я вешаю трубку. Ночь я сплю беспокойно, уверенный, что она опять попала в какую-то историю. Только бы не изнасилование. Опять…
Утром меня будит папа и отправляет в продуктовый магазин. Целый день я сижу у телефона и жду звонка. Никто не звонит. Такого с ней не случалось никогда.
В десять вечера Вера извиняющимся голосом говорит, что она еще не вернулась. Мне становится неприятно от самого себя: зачем я звоню. Полночи я не сплю и вспоминаю тоутро, ее, топор, не тот этаж, не отзывающуюся дверь. И просыпаюсь с тяжелым предчувствием на сердце и в душе.
Как на казнь, еду я к первой лекции, внутри озноб. От не выспавшейся ночи. Я уже понимаю, что точно что-то случилось и ее подруга в этом принимает непосредственное участие (наставница!), и мне остается лишь ждать, когда я узнаю. Свой день и час…
Я не переношу глагол бездействия — ждать. Понедельник. На первой лекции ее нет… Она появляется ко второй паре. В перерыве я ей делаю знак — спуститься вниз.
Она спускается.
— Оденься и иди за мной.
Она беспрекословно подчиняется.