Литания Демона
Шрифт:
Распятых на черных диванах, словно искусительные видения, явившиеся святому Антонию.
Табу пали перед красотой алчных порнографий, возжелавших любвеобильного садизма,
И он, окуренный краснотой догорающих во тьме свечей, чей шлейф пронзал деревянными кольями будуары,
Расцветал,
Принуждая их бороться за власть клинка, когда ярость доминирования струила психоделически багровый свет, льющийся из ламп,
Которые блудом обволакивали соблазны кровоточащих губ, благословляя их на поцелуи, исторгающие властные приказы
И благоденствующие среди неутолимой жажды тирании и мученически аппетитных сеансов.
Опутывая стеблями насилие, будуары сада сбрасывали чешуйчатую кожу,
Обрамляли танины распутных постелей поцелуя, в котором ад, как оскал,
Вкушал потенцию инфернально-преступных бутонов, лелея каждый их вздох,
Размазанный кровью на шелках балдахинов, что зловещие бордели прятали в своих алтарях.
Они трепетали, как созревшие в наготе плоды, желанно прянувшие к экстазу черно-алых альковов,
И будуары их проникались возбуждением, алея витражными стеклами сквозь жажду садизма,
Что разрастался и ширился, и вовлеченные в удовольствия занавеси, пронзенные изгородью жал,
Скрывали уязвимую наготу, когда ее невинный образ прорывался сквозь клыки, объявшие шелка.
Блаженно раскрывались распухшие пунцовой ненавистью губы, вкусившие отравленные нектары:
Они заволакивали бредом стигматы блудных поцелуев, которые высасывали кровь
Из щелей и бутонов, чьи лепестки дрожали, скалясь от ярых укусов, кровоточащих на стенах.
И гобелены кружащегося средь ароматных логов будуара застилали ниши перепонками крыл,
Когда кожаные ремни обвивали тело подобно любовным извивам змей, благоухая
На пышно-ядовитых формах, как эротическая угроза, затаившаяся хищными намерениями
В тенетах красных веревок и сетей, что блаженствовали среди багровых отсветов ламп и люстр.
Сладостная воля садомазохизма проскальзывала в неге кнутов, дурманя роскошь ритуалов
Своею лепестковой пестротой, – возвышенная, она превозмогала вибрирующий трепет
И утопала в фонтанах красных волос, застилающих цветники кровью.
Их яркие вспышки, смешиваясь с алыми бутонами плащей, застилали канделябры
И, прикасаясь к опасности, истязались властью черных ловушек, обитающих в гадючьих гнездах.
Возвышенная красота завораживала своим скандальным, грязным нутром капканы,
И ее демонические судороги прокатывались
Лоснящемуся скользкой и мерзостно-соблазнительной чешуей телу,
Извивающемуся в трагедиях красного кнута и черного жала.
Круговорот этого страстного и убийственного вертепа бушевал среди чудовищ,
Которые притаились в кущах цветов, маскируя пороки юными и свежими плодами
Добродетели, облачившейся в обтягивающие латексом маски и красные тона,
Психоделически воспрянувшие из темноты деспотичных удовольствий.
Доминирование вульгарной богини пульсировало в схватках агонии,
Дрожа экстатическим предчувствием насилия, которое захватило алые комнаты.
Заплывшие красным воском свечи лоснились порнографией черноты,
Воспрянувшей из отороченных мехом диванов, обласканных жестокостью.
Плод вязал вкусом пряным пасть, оскалившуюся звериными зубами,
И лижущие мякоть языки отравленною гибелью преисполнялись,
Заалев красными от крови свечами, колышущимися в черных альковах экстазов.
Словно парча роскошно-кровавой одержимости, упоительно струящей блуд,
Страсти тлен в дьявольских вуалях аппетита дрожал, и кожа в забвении аромата
Ловила извращения его поцелуев, что, в мякоти гротов алых пробужденные,
Сочились спелыми соками налитых алчностью гроздьев.
Теперь укусы, как красный шлейф пунцовых извержений, что розами полны,
Исторгли из чертогов, колючками окруженных, песнопения и демонические гимны.
Кнуты над переливами свистели, отравляя мякоть дрожью горнил в кожаных бутонах,
Которые внимали эбеновой стали клинков, когда вонзившиеся в гладь жала разили беспощадно:
Клубы взвивались к обелискам, трауром роскошных мехов чернея над готическими пиками,
Вознесшимися над красным альковом, что демонические крылья расправляли у постелей, —
Их латексная алчность обтягивала пульсации извивавшихся в наслаждении тел,
И оргии расцветали антрацитовыми бутонами, чьи вздувшиеся лепестки, возбужденно трепыхаясь,
Засасывали блуд пурпурных будуаров, томящихся в черных угодьях жал, хвостов и шипов.
Дьявольские фантасмагории овладевали блаженствами будуаров, прильнувших к агонии,
Когда садомазохизм, красуясь воспаленной роскошью плода, любовно пунцовел
В скорпионьих клинках, воздетых над порочной сладостью сплетенных тел:
Они экстаз возвышали над алыми постелями, когда он, обуяв их плоть, своим злодейством
Захватил цветущие конвульсии, что изгибались в схватках безжалостного наслаждения.
И ванны наполнялись вибрирующими формами удовольствий, маня к влажным бутонам