Литания Демона
Шрифт:
Которые, увитые гадюками, благоденствовали в раю эротических пиршеств:
Лавина удовольствий накрывала стебли и хвосты, лоснясь на черной коже
Хлыстами и сетями железных паутин, что оплетали девственных лоз кущи.
В могилах алого алькова пунцовели яркие цветы, приникнув к черным будуарам,
Что распускались подобно крыльям нетопыря, ласкающим мазохизм плетей:
Повешенные над латексными диванами, они взвихривали бурями эротические фантазии,
Хлеща их
И меха утопали во влаге багряно-черных лепестков, пестревших, как кожа обсидиановых змей,
Чья чешуя переливалась блеском опала, лоснившимся наготой среди наручников и цепей;
И мистически-красная госпожа, окутанная с головы до ног в траурные, как рок, одежды,
Глумливо насмехаясь над раскаяньем, корчилась среди железных шипов и масок.
Чудящиеся в приглушенном свете кроваво-красных сеансов эротические видения
Ласкали алых свечей фантомный разврат, что превращал колдовские сеансы
В прельстительные ловушки скорпионьих игр, возбуждавшихся тлениями фитилей,
Застлавших алыми, еретическими вуалями пунцовых отблесков кромешный мрак ниш,
И изобилующие червоточинами доминирования распускались в девственной красоте,
Подобно тому как падкий раб, заключенный в темнице, лаская свои железные кандалы,
Припадает к расцветшим на коже отметинам, оставшимся от блудных поцелуев.
Как пасть разъяренного аспида, распустилась пульсирующая матка греха,
Окунаясь розеткой в мерзкие богохульства искусов и капканов,
Которые дрожали, измученные экстазами, в лицемерных спазмах,
И скованные движениями бутоны цепенели средь неземного блаженства,
Повитые плющом дьявольских объятий, засасывающих, как губы экзотических лепестков, —
Их мистерия, словно женщина с головой монстра, обволакивающая возбужденным ртом
Фаллос цветка, рождала мерзкое соитие и купалась в нем, расправляя свои темные крылья
Над тропическими деревьями, что извивались, украшенные остроконечными хвостами.
Ужас ядовито-красной щели в разверзшемся алькове наслаждений, выхватив блудную ярость
Из инфернальных бутонов и распустившихся агониями бурь, колыхал потенции,
Что порослью антрацитовых веревок украшали чувственные ложа.
Развилки райских аллей кишели чудовищными удовольствиями, благоухая
Над уродливой красотой супостатов, чьи извращенные фантазии связывали будуары Эдема.
Дурман и опиум, как змеи, ползли к возбуждающей трепет дьявольской страсти,
Украшая
Ублаженная ласками и обвиваниями их гибких, чувственных хвостов:
Она сметала яростный экстаз, голодных извергов безумный шабаш, реявший меж клумб, —
То влажных языков скольжение и похоти невинное явление, как трепет благоденствия, цвело,
Прорвавшись сквозь Эдема чащи, – они заставили страдать и гарпий, впившихся в уста,
И извращений хитрые соблазны, оплетшие ядовитыми лианами черную кожу дивана.
Скользкий садизм, как лоснящаяся чернотой змея, клубясь среди мистически красных борделей,
Выползал из блудного алькова, украшая содомией антрацитовых плетей кружевные пологи,
И, погрязшие в сплине густой темноты, чудовища облачались в алые одежды, дабы их траур
Обволакивал крыльями пунцовые галлюцинации отравленных любовников, которые возлежали
На шипастых постелях, что были завешены траурными балдахинами и облекали в похороны Скорпионьи гнезда, сцепившиеся жалами в убийственной и эротической схватке.
Лаской и негой была обвита лживая маска греха, увлекающая в плен
Пунцовые лабии бутонов, прильнувших к блуду алых, как кровь, келий,
Чьи розги черной кожей змеи изгибались в диких флагелляциях,
Хлеща облаченные в латекс тела, распустившиеся, как психоделический цветок.
Искус блестел, переливаясь металлическим хвостом в малиновом полумраке,
Заманивая в стальные дебри терний соблазны, оголившие серебряные колья,
И переливы черноты обтекали зеркальные отражения, даря им изящные метаморфозы чешуи:
Когда похоть возникала среди возбужденных стеблей, они обсидиановой гладью трепетали,
Развязывая поединки клинков, вознесенных остриями над совокуплением жал.
Стрельчатые окна над алтарями зарделись, подобные дьявольски красному маяку,
И руки в железных браслетах, поддаваясь их власти, рассекали кнутами садизм розового сада,
Проникали в клубы черных змеиных гнезд, словно шип, что украшал черные шлейфы яркими,
Восторженными цветками, раскрывшими лепестки, дабы встретить инфернальную красоту
Внутри содомических развлечений, – они украшали красным латексом кафедры черных комнат,
Что, эбеновые колонны вознося к обсидиановым потолкам, растворялись в красных полосах света:
Его алое сияние текло из кровавых шлейфов светильников, чья алая, мистическая бахрома,
Окутанная демонической вуалью одержимости, отражала багряные отсветы на стенах.
Обернутые в черный траур и похоронные одеяния, любовники внимали ласкам соблазнительных колыханий комнат,