Литания Демона
Шрифт:
В капкане алых сетей и демонической развязности шипов,
Порабощающих злокозненностью роз медовые логова,
Страхи, как иллюзорные опухоли, расползались по глади бутонов,
Искажая нравственные обличия, прячущиеся под маской добродетели, —
Ее глубокие вздохи лоснились пурпурными шелками,
Стекающими с пышных и запретных для взора алтарей.
Они принимали в свои балдахины любовников,
Дабы слиться с ними в сладкоголосый еретический
И та томная траурная ряса, что поднималась над бархатом
Зловеще нависшего потолка, обтекала могилы поцелуев
Своей изящной и девственной червивостью,
Что фрукт гнилой благословляла на святые соблазны,
Которые лоснились, взвивая дурман перечных миражей:
Они пропадали бесследно, когда эфир будил похотливый трепет,
Отраженный от глянцево-черных хвостов, обвивших постели.
Изысканность, блуждающая в диких и неистовых вакханалиях,
Скользила сквозь прозрачную невесомость эфемеров,
Струилась, как игривые фонтаны, меж бесподобного избытка,
Излившегося в устье рек медовых, что, соблазненные Эдемом,
Кружили, реяли и проносились в сонмах райских нег и скверн,
К их переливам устремляясь: источники били чистыми брызгами,
Извращенные мечты будили ото сна, клубясь молочностью белой пены
И волною чувственной, как плети, накрывая правильные изгибы тел,
Когда они утопали среди грез и слияний, отдавшись их бурным потокам.
Возбужденные чресла будили желания, сексуальностью одолевая перезревшие миражи,
Которые источали соблазнов вульгарные видения, заманчиво окунаясь в пьяные клубы
И виясь, подобно змею хитрому, вползшему в экзотический шабаш и вознамерившемуся украсть
Пороки фруктовых лоз, нависших над колючим убранством из терний.
Веянье грозящих помешательством шлейфов, облаченных в импульсы клубящихся эфемеров,
Реяло над дрожащими лепестками богохульного цветка: его прекрасные конвульсии
И переливы нежных истязаний, укрывавших шрамами стебли, как срам, бледнели на телах,
Прельщая кощунственные неги: они изобличали превратные истины и плодили ложь,
Что, вскормленная дьявольским началом, дразнила запретностью безумие стеблей —
Они, извиваясь в адских, оргазмических судорогах, привлекали хищных ос к прелести букета
И растворялись среди вибраций, которые облизывали берег, искореженный трещинами
Купавшихся в крови корней, – их темные желания пульсировали змеиными хвостами,
Подползая к наготе вульгарно раздевшихся черных кущей, пульсирующих розовой плотью.
Червоточиной
Они, лобзаниями привлеченные, как рай, благословленный миражами,
Накидывая завесы на черную вуаль лица, заставляли трепетать в жестоких негах искусы,
И терпкость разъедала мякоть, стекая каплями на шелк постелей,
Когда совращавшие нимф сатиры совокуплялись с черными вульвами цветов,
Пульсирующими волосяным покровом разбухших от лепестковой влаги губ,
Что сжимались и разжимались от экстаза, распустившегося среди колючих логов,
Чьи украшенные клинками лона расцветали в мятежах девственных плетей.
Наваждение, бесчинствующее флиртом чувственных пороков,
Лилось в истому рая, который отворял ворота, чахнувшие от извращений,
Где ночь, как терпкая любовница, обволакивала нежными плетьми
Полог мутной поросли, обвившей экстазы черных ветвей:
Их довольная отторжением похоть приникала к глубине сада,
И абрис блуда был размазан алым поцелуем, дивною отравою искуса,
Что дрожью покрывал ядовитые лепестки, заставляя их уродливо сжиматься.
Пряное и душистое удовольствие в зияющих бутонами щелях
Соки пускало кроваво-коричные: рай благоухал в них дивными лампадами
Гашиша и опиума, что растворялись в зыби мягких каркасов цветка.
Похоть, травмированная изящным обликом цветников, изводилась от навязчивых желаний,
Трепеща демоническими возбуждениями, обуявшими бутоны и их багровые каркасы,
И они, обрамленные бахромой лепестков, уязвленные издевательской уродливостью зла,
Обнажались в объятиях экстаза, когда фигуры, корчась в их медово-ядовитом плену,
Совокуплялись на подстилках из шипов, чьи зловещие наказания и дьявольские интриги
Красноречиво устремлялись к разврату, благоговея перед его дурманными шлейфами.
Запретные сады обнажали черное неистовство, лаская наконечниками шипов
Беснующиеся помешательством альковы, напоенные дымом костра и пороком, —
Как мутный полог терновых удовольствий, яды бунтовали грацией в еретических алтарях,
Обвивая их алой простыней вакханалии: ее вульгарность реяла обманами средь лепестков,
Когда они, под ветром колыхаясь, как змеи горгоны, струили темное блаженство, познавши грех,
Который взвивал экзотическую отраву укусов к багровым небесам, зардевшимся над храмами.
Колючее совершенство трепыхающихся в плоти шипов,