Литания Демона
Шрифт:
И затаившегося среди красных арок, чьи цветущие анфилады были усыпаны клинками мечей.
Колющие ласки скорпиона, проникнувшие в плоть цветка,
Облачали в дрожащий экстаз бутоны, ныряя в их сокровенный искус:
Они прятали в букетах похоть, благоденствуя среди первобытных шабашей,
Что пронизывали эфемеры удовольствий, как черные кинжалы, воздетые над алтарями.
В грехе купаясь, стада людей порочных склонялись над водопадами запретных наслаждений,
Которые
В эфире надменном рея, опускались лепестки в кощунство ядовитых метаморфоз и форм:
Они касались нежных извращений темным ореолом кружева, покрывшего вуалью лозовые гроты,
И дремали в разврате их ядовитых нектароносных цветков, обласканных нимфами
И похотливыми сатирами, чьи тени, расцветая в полумраке, обнажали ложа блуда и любви,
И те, восхваленные ритуалами вакхических пиров, лелеяли совокупления истовых грешников,
Возникая как роскошные исчадия, распустившиеся в экзотическом аду.
Деревья запрета, лелея змеиные святилища, переплетались развратными извивами тел,
Что тянулись к соблазну с очарованием токсичных цветков: они устремлялись в вуалевый поток,
Источавший благоуханные зелья и наркотические напитки одержимых ядами зверей,
Которые проглатывали совершенство медовыми устами и, привлеченные червоточинами,
Развлекались в брызгах сладостных фонтанов, что кровью пузырились, как ванны,
Наполненные для сластолюбивых оргий, плоды коих апокалипсисом и пунцовыми лозами
Разрастались, покачиваясь над порочной вакханалией и сверкая гладкой кожурой,
Дабы искусить сады, отвратившиеся от греха блудным багрецом своей наружности.
Библия Эроса
…И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья.
Дьявольские козни вырывались из плотских утех, затерянных в забвениях фантазий и игрищ,
Которые бушевали в очарованных любовными забавами бутонах, презревших стыд.
Они изнеможением эротизма влекли, искушая благоуханий томные будуары
И дразня цветущие спазмами арки, увязнувшие в дрожи экстаза, который извивался меж ног,
Как хитрый хищник, чьи ласки окружали мехами альковы плетей и цветущих связыванием садов.
Густела медовая поволока, окутывающая лозы черных змей, словно их пленительный обман
Оказался вовлеченным в страстное домогательство, очарованное красными углами комнат:
Их стоны доносили коварный и дьявольский хорал, чьи молебны разносились над кольями,
Вознесшимися
Алчущие зла и разврата глаза, глядящие из черноты,
Наслаждались сатанинскими сеансами,
Извращенная любовь коих улавливалась
В глубоких полусферах арок, объятых ударами хлыста,
И застланные дымом красных свечей, обмякшие в истоме тела
Дрейфовали над зияющей бездной комнат,
Когда инструменты дисциплины
Становились их единственной истинной любовью,
Распахнувшей портьеры ниш навстречу дьяволу,
Надменно взирающему из глубины алого алькова.
Вздымая ядовитые клубы к шелковым фильтрам пряных от крови губ,
Эротическая атмосфера комнаты накалялась блудными ожогами,
Когда красные свечи клубились в экстатических мессах, роняя капли алого воска
На черный бархат лож, обуянных колющими ласками поцелуев, подобных скорпионьим жалам.
Пунцовые абрисы губ наливались сладострастной любовью, повергая в возбужденный конфликт
Щели черных алтарей, фасцинируемых афродизиаками кожи, что лоснилась резким запахом,
И эбеновый мрак расползался, накаляя будуары жаром едких, воспрянувших в садомазохизме фитилей.
Алые витражи обволакивали красным светом потусторонние, мистические фетиши,
Что средь багровых топей увязали, проклиная мученические экстазы,
И очарованные наготой шипов алтари, купающиеся в роковых эссенциях.
Они кровавую, цветочную луну украшали нагими шипами и облачали ее в латекс,
Когда она, прокаженное доминирование укрощая, скиталась в меховых накидках,
И рабские альковы, погруженные в скрип гладкой и лоснящейся кожи,
Заключали в тиски темноту насилующих затмений, что вуалью подчинений и агрессий
Вырывались из связанных красными веревками будуаров.
Их перепончатые крылья, как ужасные предзнаменования, щерились из полумрака,
Окружая пурпур бархатных занавесей вульгарной красотой плетей,
И те, хлеща по антрацитовым балдахинам, сливались с пунцовыми накидками,
Что распускались бутонами, благоухающими садизмом и цветущими в пороке и грязи.
Поднимавшиеся на ущербе кровавой, волчьей луны, порнографии истекали алым воском
Свечей, что развратно тлели в глубине черных будуаров, и их психоделическая эротика
Инициации блаженства заволакивала фантомной краснотой инстинктов, распустившихся