Литания Демона
Шрифт:
Ад ревел сладострастными зевами, завлекая бутон фруктовой спелостью:
Она терпкий вкус своей приторной и сочной мякоти изливала,
Расплескивая ее богохульство на темнеющие портьерами крыльев альковы.
Фонтаны и брызги, окутанные рясами скользящих к забвению нег,
Ловили нежные переливы на купелях, увитых рощами ядовитых змей,
Дабы искушать и отравлять потерянный рай, окутывающий мехами нагие тела.
Бешеных конвульсий пряные цветы
Грезы о грехе в томительной дрожи лелея, и Лесбос жал, мягкой волной ласк окутанный,
Вздымал каскады дремы, дабы восторженно блюсти пленительную похоть.
Купаясь в разбухших запретами плодах, что, в водопады ниспадая, лелеяли бархат шипастых лож,
Дрожь с упоеньем неслась к челнам сластолюбивым, ударяясь о скал прибрежных грозные гряды.
Ее наряд роковой лился свежестью, и фирны демонических объятий окунались в безмолвье,
Которое, подобно радости высокомерной, и лобзаниям, нежившим раскрепощенные позы тел,
Зазывали рай в омут ленных и праздных грехов, приютивших хлысты в бархате зеленых дерев.
Порок, среди кущей запутавшись и сплетшись с ними хвостами, вился змеиными вакханалиями,
Купели стонов обнажая рясой томных и девственных очей, что раздевали взором берега
И реяли средь спелых верениц греха, который гроздьями взлелеян, вкушал и срам, и пряность
Вожделенья чистого, – он был томим порочным богохульством и, пьяный от вина,
Возвышенно струил фонтанов и торжеств воспетые молебнами бесплодные искусы.
Лишь змий, что скрытый средь цветущих веток, был радостен в Эдема рощах.
Медовая ацерра аппетитов распускалась в чудовищных бутонах,
Которые спазмы лепестковых эрекций блюли, лелея их томные потенции.
Они, как плод, мякотью отделившийся от стебля, реяли к черной утробе,
И сады принимали их плавные изгибы в свои дремлющие удовольствия,
Которые лоснились, трепетно дрожа, среди молелен и балдахинов, —
Цветок раскрывался, отравленный злокозненными преступлениями,
И его пороки разрывали пряную смуглость раны, набухшей кровавыми пигментами,
Когда они сочились спелостью измученных лаской губ, что прильнули к убийству,
Пожирая благоухания трепетно-терпких клинков, ускользнувших в соблазны.
Искажая арки арабесками красных отсветов, проникнувших в альков,
Как любовник, который прильнул к червивым постелям мякоти,
Эротические переживания дразнили сладостью дурмана сокрытые во мраке балдахины,
Когда демон, задушивший бутон своими льстивыми поцелуями,
Совокуплялся с разбухшими от возбуждения плодами,
Вкус коих сочился медовою росою, истекая пурпуром пьяных гроздьев.
Нектары
И стонали стигматы их гладкой кожуры, вожделея к наркотикам, что лились из чаш фонтанов:
Ни одна змеиная сущность не смела выползти из дьявольских ртов,
Скользящих изворотливой гадиной среди бархата амарантового ложа цветка.
Сомнамбулизмом стеблей в терновых и дремучих зарослях
Раскрылась безумная жажда, чьи соблазны обвивали плоды, как змеи:
Ненасытные утробы поглощали темные лабиринты, скользя
Меж лоз, чьи оргии корчились в развратных позах, пеленая
Трезвостью пунцовой сады: взвихренные к раю тропические яды
Крутились в воронках шабашей, носясь в круговороте опьянений,
Когда искус тех колдовских и дьявольских затмений
Засасывал болотом рта целомудрие – терпкое, как дурман.
Расцветающие алтарями клинки плавно скользили к жертвенникам,
Которые приникали к греху, одержимые черными зевами цветка,
Развратно обнажившего целомудренные раны перед райскими чащами,
Что кишели глянцевой чернотой змей, расползшихся по стволам
И прятавшихся среди кущей, когда их шипение заманивало в ловушки,
Столь же ядовитые, сколь и их укусы, плененные плодами смерти и любви.
Тогда сады воспевали демонические гимны и, изгибаясь в похотливых позах,
Наслаждались дьявольским экстазом, что падок был на вульгарные пиршества:
Истомы нежились в гирляндах из фруктов, которые впускали в мякоть порока
Конвульсии и дрожь, засасываемые ненасытными пунцовыми лабиями,
Что распускались на альковах, как волчьи пасти, чванно целующие алые бутоны.
Запутавшись в дебрях чревоугодий и ласково хлещущих плетях,
Бутоны откликались вязкой дрожью вампирических потенций
И ловили горькие настойки эфира, когда чванные вибрации
Окружали истомой возбужденные от удовольствий рты:
Их вакханалия дурманила цветущий бредом каркас стеблей,
Что прянули без отвращения к безумию лихому,
И фаллосы томили любованием грехов бесплодных
Канделябры увитых змеями вульв, которые чары вздымали
К кожаным обелискам и мраморным корсетам усыпальниц.
Парфюмы в них блуждали, как в будуарах черных,
Что нависали тяжестью крыльев нетопыря над ложем,
Простыни коего были усыпаны жалами скорпионов и шипами, —