Литературная Газета 6334 ( № 30 2011)
Шрифт:
наш ковчег,
чтобы к завтраку в дом
превратился.
Там смиренное время
ходило, как надо, в часах.
Страсть брыкалась недавно,
тюрьмы, голод, войну насылая.
Козни хаоса кончились.
Охранял рубежи палисад,
среди астр и тюльпанов
анютиных глаз не смыкая.
Я балованный внучек хвативших лишений и бед.
Как меня берегли,
солнцем туч череду пробивали,
ветерком обернувшись,
сдували соринки – и вслед
ивой, тополем, клёном смотрели, моля о привале.
Но
И теперь я уже под горой.
Мнится, словно венки,
отраженья в реке проплывают:
георгин, палисадник, рябина, на ватмане той
почеркушки размокший остаток, трава полевая…
ГОРДЫНЯ
Прозревая логику богов,
безъязычьем мучаясь и сыпью,
мнишь себя носителем даров,
трубным гласом, на болоте – выпью.
Ходишь, не касаясь этих троп,
с небом разговариваешь ночью.
Заслуживши званье «мизантроп»,
презираешь жрущих и порочных.
Ловишь весть, транслируешь в ответ
колебанья вод, октавы ветра
и на спектр раскладываешь свет
с точностью нездешней геометра.
Целишь горном прямо в высоту,
но сигнал разбудит рядом спящих,
не достигнув даже птиц парящих,
а не то что ангелов в саду.
Вот же мука – бисер золотой,
трепетный, брильянтовый, горящий,
рассыпать пред серою толпой,
тупо обретающейся в чаще.
Всё затем, чтоб не забыли вбить
имя над неполотой могилой,
чуждое мычанью севших пить,
шороху листвы берёзки хилой.
***
Если вышел, знай, квадрат квартала
взят на мушку взглядом исподлобья.
У Катюши – это та, что справа –
выхлоп спрятан в сахарные хлопья.
В скверике засадят «бомбу» пива
двое, продырявят полый пластик.
Времени теперь у них с отлива
до заката – умотаться. Кастинг
за углом у бара-ресторана
мент и мент проводят из засады.
Лазер глаз – везде, где есть охрана, –
пишет на стене словечко «гады».
Матерок порхает над газоном
как разрядка, как разряд озона.
Высечет китайская хлопушка
искру – оглушённый, ищешь пушку.
Отбежав, оскалятся ребята –
просто тренировка в геростраты.
К рощице пустынным переулком,
к небу, отороченному веткой…
Пожелай себе перед прогулкой
лучше не встречаться с Человеком.
***
Как бильярдист на кончик кия
или язычник на огонь,
в дисплеи вперилась Россия –
серьёзная, попробуй тронь.
Не пух снегов сегодня образ
покоя, летаргии, сна,
а эта грузная серьёзность
у электронного окна.
Чем меньше степень пониманья,
как управлять полётом пуль,
тем напряжённее камланье
и лиц значительнее нуль.
Вглядевшись словно в темь колодца
или в геральдику небес,
девчонка в никуда смеётся,
прочтя в маршрутке эсэмэс.
Приимчив рукотворный Боже.
На все конфессии
Он – проводник любых ничтожеств,
любого праведника лифт.
Намоленная общим кликом,
как обещание красот,
торчит в окошках-базиликах
иконка с ликом «Майкрософт».
Статья опубликована :
№32-33 (6334) (2011-08-10) 5
Прокомментировать>>>
5
/publication/217/
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Вы читали «Василия Тёркина» Боборыкина?
Библиосфера
Вы читали «Василия Тёркина» Боборыкина?
КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ
Недзвецкий В.А. История русского романа XIX века : неклассические формы: Курс лекций. – М.: Издательство Московского университета, 2011. – 152с. – 750 экз.
Удивительно, насколько жизнестоек роман как жанр. Несмотря на постоянную мимикрию, мы охотно узнаём и признаём его. Огромная временная амплитуда от «Золотого осла» Апулея до «Заводного апельсина» Бёрджесса, эстетические колебания от первого русского классического романа «Герой нашего времени» к постреалистским опытам типа «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича» Марка Харитонова… Нет, ничто не способно повлиять на устойчивое восприятие этого жанра! Экспансия романа, его разрастание породили и множество дробных и пёстрых классификаций, нередко основанных на случайных или даже внероманных элементах – например, на другом жанре (роман-притча, роман-поэма).
Валентин Александрович Недзвецкий, профессор МГУ, анализируя, насколько разветвлено древо русского романа XIX в., берёт за основу признаки неслучайные – структурообразующие начала, без которых романные разновидности не смогли бы возникнуть и существовать. Это ориентация на иноязычный образец жанра, гуманитарные «идеи времени» и «жизнеповедение» типа личности – «современного человека» (Пушкин), «русского скитальца» (Достоевский). Грамотный жанровед полностью разделит выбор этих критериев: они объемлют истоки и формально-содержательную целостность текста, вбирая в себя пути формирования, систему персонажей, сюжетно-фабульные звенья и пространственно-временную организацию романа, к тому же выявляя неклассические жанровые формы.