Литературное произведение: Теория художественной целостности

Гиршман Михаил

Диалог в этой логике, – это конкретизация исходной, фундаментальной ситуации человеческой жизни, когда единое бытие-между по внутренней необходимости оказывается множественным, но в глубине своей неделимым, скрепленным энергией первоначального общения. В этой коренной ситуации способность быть, сказать, высказать себя – это в то же время способность отвечать, соединяя в себе и собою ответ и ответственность. И не абстрактный теоретический субъект, а только реальный живущий, говорящий и действующий человек может конкретно мыслить и действенно осуществлять это онтологически-первичное отношение – общение.

Диалогизм противостоит тем философским традициям, в которых отрицается реальность конкретной человеческой индивидуальности и отдается предпочтение человеку вообще. Заостряя это противостояние, создатели диалогического мышления утверждают, что уникальность мысли

и реального опыта именно здесь, именно сейчас и именно так живущего человека только и может быть основанием философских универсалий. Очень выразителен в этом смысле фрагмент одного из писем Ф. Розенцвейга (к Рудольфу Шталю): «Я считаю, что философия, если она претендует на истинность, должна исходить из реальности философствующей личности. Нет возможности быть объективным иначе, чем честно следовать своей собственной субъективности. Обязанность быть объективным требует обозревать целый горизонт, но не находиться вне точки, в которой наблюдатель находится, или не иметь точки зрения вообще. Чьи-то глаза, конечно, всего лишь чьи-то глаза, но было бы странно думать, что кто-то должен выколоть их, чтобы лучше видеть» ⁹ . С новой мерой индивидуальной, временной, социально-исторической конкретизации связан, по мнению Ф. Розенцвейга, переломный «исторический момент, когда традиционная философия с ее установкой на вневременное, внеисторическое узрение „сущности“ приходит к концу и когда начинается философия, основанная на опыте, или философия опыта» ¹⁰ .

И как путь к объективности здесь оказывается неминуемым углублением в субъективность, так и мыслить возможно, только «создавая истину»: познание неотрывно от «поступка мысли», от действенного осуществления истины в единственно реальном и реально единственном опыте жизни человека, утверждающего эту истину в себе и собою.

Характерно, что в «философии поступка», где как раз и говорится о «поступке мысли», М. Бахтин не только настаивает на осмыслении «единого и единственного бытия-события», но даже и предлагает само слово «„единство“… оставить как слишком теоретизированное; не единство, а единственность себя, нигде не повторяющегося целого и его действительности, и отсюда для желающего теоретически мыслить это целое – источник категории единства» ¹¹ .

Для М. Бахтина в особенности первичность диалога опирается на изна-чальность единственности каждой человеческой личности, осуществляющейся в ответственном поступке на границе и перед лицом другого – единственного. При этом единственная личность – это отнюдь не обособленный индивид, – единственная архитектоника единственной жизни осуществляется лишь в ситуации, причастной вненаходимости по отношению к другому единственному и на границе отношений: я для себя, я для другого, другой для меня. И единственно возможное для каждого движение от себя к другому и от другого к себе, проясняя их глубинную нераздельность и неслиян-ность, одновременно оказывается и возвращением к первоначальному единству, но не теоретической общности, а реального общения.

Где же и в чем наиболее ясно и отчетливо предстает эта реальность, это онтологически-первичное отношение-общение, или – иначе сформулируем этот вопрос – что реально существует между? Вопросы эти – ключевые для развития диалогического мышления: для его творцов важны (хотя и в разной степени) объективированные (но не объектные!) формы реализации архитектоники межличностной сферы – формы, существующие не вне человека и не внутри человека, а между людьми. Наиболее общее направление этих поисков приводит к языку, речи, речевой деятельности и речевому мышлению. Именно речевым называет новое мышление Ф. Розенцвейг, утверждая, что язык не принадлежит только Богу, или только миру, или только человеку, а находится между ними: «Божьи пути не суть человеческие пути, и Божьи мысли – не человеческие мысли; но Божье слово есть и человеческое слово». «Так познание слова как символа откровения, – разъясняет эту позицию Ф. Розенцвейга в рецензии на его книгу „Звезда спасения“ С . Франк, – есть путеводная нить для познания реального происхождения мира и человека и их судьбы.» ¹² .

Таким образом, язык существует между людьми как онтологически первичная сфера их встречи-общения, и предшествующего их разделению, и необходимо это разделение предполагающего, и выстраивающего мост между разделяемыми

одним и другим, одним и многими, – мост, соединяющий уникальную единственность каждого и глубинную неделимость всех. Именно и только в существовании и действенном осуществлении языка реализуется, по словам Ф. Розенцвейга, «действительное жизненное отношение: отношение между речью, обращенной к другому, и речью, возникающей из ответа на эту обращенность. Тот, кто обращается ко мне, должен, чтобы обратиться, быть именно „трансцендентным“ мне, и через свое обращение он становится в отношении ко мне „имманентным“». ¹³ Здесь Ф. Розенцвейг говорит о концепции М. Бубера как автора «Я и Ты», и это проясняет ту общую диалогическую позицию, которая актуализирует язык, речевое мышление и речевое общение как область действенной связи между трансцендентным и имманентным, объективным и субъективным, вечным и временным.

Речь действенно осуществляет не чисто категориальную, абстрактно-теоретическую связь, но конкретно-жизненное общение, которое не допускает ни полного разрыва, ни абсолютного отождествления людей и событий человеческой жизни. Наоборот, каждый момент этого общения необратим, незаменим и необходим в своей временной определенности, как и каждый человек является единственным, обращенным к другому, существенно и принципиально другому единственному. «С точки зрения философии – старого мышления, „мыслить“ – это значит „мыслить вообще“, ни для кого, то есть ни к кому не обращаясь („ни для кого“ читатель, если хочет, может заменить на „всех“ или на пресловутое „всеобщее“). С точки зрения нового мышления, я мыслю, следовательно, я говорю; „говорить“ – это значит: говорить с кем-то другим и мыслить для кого-то другого, причем этот Другой – всегда совершенно определенный Другой, который, в отличие от немого Всеобщего, не только зритель, но и живой участник, способный ответить на равных». Так разъясняет новаторскую суть речевого мышления Ф. Розенцвейг, и в этом контексте становится ясным смысл его вывода о том, что «новое мышление возникает из нужды в другом, или, что то же самое, во времени всерьез» ¹⁴ .

Наиболее ясно и развернуто взаимосвязи бытия-между, первичности общения и речевой деятельности раскрываются в трудах О. РозенштокаХюсси, которые, с этой точки зрения, пожалуй, особенно представительны для понимания сути диалогического мышления. Мышление это, всерьез принимая время, конкретную историчность, множественность и опасность взаимоуничтожающей разделенности, предельно ясно формулирует спасительную роль языка общения или общего языка как «единого основания для социального мышления» перед лицом альтернативы: «мы найдем либо общий язык, либо – общую погибель» ¹⁵ .

И если язык – это обращенность говорящего к слушающему как принципиально другому, отделенному временем и пространством, то перед лицом реальной угрозы их гибельной разделенности звучит: «Слушай, и мы будем жить». Разворачиваясь по ту сторону естественной жизни и смерти двух физически изолированных индивидов, «„выживание“ созидает интенсивную и конкретную жизнь, которая осуществляется благодаря слушанию» ¹⁶ .

Перед лицом смерти проясняется суть времени не просто как четвертого измерения пространства и не просто как движения, но как реальной перемены, которая может «вести к смерти или новой жизни» ¹⁷ . Время осознается как направленное развитие к миру или войне, к новой жизни или смерти, а общение-говорение представляет собою перспективу установления мира между говорящим и слушающим, и это еще одна очень важная конкретизация бытия-между.

Отношение единства – множественности – единственности людей и времени в противовес полному разрыву противоположностей или монополии одной из них требует проработки их диалогической связи как онтологически первичного, а затем снова и снова создаваемого мира истины или истинного мира, соединяющего несоединимое, существенно и принципиально противостоящее одно другому. «Мы не можем отказаться ни от одной стороны медали. социального парадокса, – пишет О. Розеншток, – ни за счет признания, что все люди одинаковы, ни допустив такое их разнообразие, которое лишит человека сил объединять себя с другими. Мир – вот термин, который выражает существование в обществе этого парадокса: разные люди, живя в общем мире, объединены друг с другом. Много тел – одно пространство, много истин – один Бог, много времен – один мир» ¹⁸ .