Литературные вечера. 7-11 классы
Шрифт:
Второй ведущий :
Сына А. Ахматовой Л. Гумилева арестовывали трижды. Впервые – в 1935 г. Затем – в 1938-м. В перерывах между арестами он успел проявить себя как незаурядный ученый-историк. В 1948, едва освободившись, защитил диссертацию на степень кандидата исторических наук. А в 1949 г. вновь был арестован и осужден на 10 лет лагерей.
Десятый чтец (стихотворение «Ты спроси у моих современниц»):
Ты спроси у моих современниц,
Каторжанок, стопятниц, пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.
И проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и
В этом ужасе не могу.
Второй ведущий :
Но и «в этом ужасе» она продолжает писать, создает в 1935–1940 гг. свою гениальную тайную поэму «Реквием». Реквием – католическое богослужение по умершим, а также траурное музыкальное произведение. Ахматовский «Реквием» – молитва и плач о сыне, о муже, о друзьях, о многих и многих людях, не только погибших, но и живых.
(«Реквием». Чтение фрагментов поэмы, фоном звучит «Вокализ» С. Рахманинова.)
Одиннадцатый чтец :
Вместо предисловия.
Посвящение.
Вступление
Двенадцатый чтец :
I
II
IV
V
Тринадцатый чтец :
Приговор.
К смерти.
Эпилог.
Первый ведущий :
Памятника Ахматовой нет в ее любимом городе, который она воспела в стихах:
Четырнадцатый чтец (стихотворение «Летний сад»):
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
<…>
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
Первый ведущий :
Перед разлукой с Ленинградом она пишет:
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отражение мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
Где со мною мой друг бродил,
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
Над безмолвьем братских могил.
Второй ведущий :
Памятником Ахматовой в ее городе стал Фонтанный дом. Этот дом граф Шереметьев построил для своей возлюбленной, крепостной актрисы Жемчуговой, которая жила здесь, любила, пела для государя, приезжавшего на балы, умерла здесь. Ахматова называла этот дом «Домом Теней». Сама она вошла сюда женой Н. Н. Гумилева, прожила здесь много лет, написала свой «Реквием».
Особенных претензий не имею
Я к этому сиятельному дому,
Но так случилось, что почти всю жизнь
Я прожила под знаменитой кровлей
Фонтанного дворца… Я нищей
В него вошла и нищей выхожу.
Первый ведущий :
В этом доме Ахматову застала война, здесь она жила первые весенние месяцы до эвакуации в сентябре 1941 г.
Ольга Берггольц об Ахматовой: «Я помню ее около старинных кованых ворот на фоне чугунной ограды Фонтанного дома, бывшего Шереметьевского дворца. С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство, как рядовой боец противовоздушной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи – убежища в саду того же Фонтанного дома, под кленом, воспетым ею в „Поэме без героя“».
Второй ведущий :
В военные годы Ахматова предстала перед Россией как гражданский поэт. Мужество, страдание и сострадание – в ее военных стихах:
Первый чтец (стихотворение «Ветер войны»):
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг – он дышит,
Он живой еще,
<…>
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
Но мы сохранили тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим и от плена спасем
Навеки!
Первый ведущий :
14 августа 1946 г. вышло постановление ЦКВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». А 15 и 16 августа в Ленинграде на собраниях партийного актива и творческой интеллигенции выступил Жданов.
Его доклад – самая настоящая расправа над Ахматовой: «Ее произведения за последнее время появляются в ленинградских журналах в порядке расширенного воспроизводства. Это так же удивительно и противоестественно, как если бы кто-либо сейчас стал переиздавать произведения Мережковского, Иванова, Кузмина, Белого, Гиппиус – всех тех, кого наша передовая общественность и литература всегда считала представителями реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве … А. Ахматова является одним из представителей … беднейшего реакционного болота … Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон ее позиции – поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной … Основное у нее – это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности … – таков духовный мир Ахматовой<…>… Ахматовская поэзия совершенно далека от народа. Что общего между этой поэзией, интересами нашего мира и государства? Ровным счетом ничего… Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодежи? Ничего, кроме вреда. А между тем Ахматову с большой готовностью печатали то в „Звезде“, то в „Ленинграде“, да еще отдельными сборниками издавали. Это грубая политическая ошибка».
Эту «грубую политическую ошибку» поспешили исправить. Ахматову исключили из Союза писателей, лишили продовольственных карточек, обрекли не просто на бедность, но на нищету. <…>
«Поэт, – говорила она, – это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять». Спасали ее друзья. Их было немного, но они были всегда. То, что ей приносили, она никогда не считала милостыней. Потому что, когда кому-то было плохо, она брала очередной свой портрет работы Модильяни, продавала и спешила на помощь.
Много лет ее не печатали, в течение 40 лет не вышел ни один ее авторский сборник. Но в углу ее комнаты всегда стоял потертый чемодан, набитый стихами и набросками. Какие же строки накапливала ее душа в такой обстановке?
На выбор учителя: учащиеся читают 3–4 стихотворения из ниже предложенных
Второй чтец (стихотворение «О, знала ль я, когда в одежде белой»):
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя,
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я огромные глаза.
О, знала ль я, когда, томясь успехом,
Я искушала дивную судьбу,
Что скоро люди беспощадным смехом
Ответят на предсмертную мольбу.
Третий чтец (стихотворение «Стансы»):
Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь.
Как крестный ход идут часы Страстной недели.
Мне снится страшный сон. Неужто в самом деле
Никто, никто, никто не может мне помочь?
В Кремле не надо жить. Преображенец прав.
Здесь древней ярости еще кишат микробы:
Бориса дикий страх, и всех Иванов злобы,
И Самозванца, спесь – взамен народных прав.
Четвертый чтец (стихотворение «Не с лирою влюбленного…»):