Литературные воспоминания

Анненков Павел Васильевич

30

политическом режиме при Николае I, о чудовищно жестоких преследованиях за

любое неосторожно сказанное слово и т. д. Несколько иначе освещена духовная

драма Герцена, обусловленная, по мнению Анненкова, положением человека, поставленного «между двумя мирами» и связанного «с двумя различными

созерцаниями». Как всегда в таких случаях, Анненков говорит «темно» и

отвлеченно, но из контекста его речи очевидно, что од двумя различными

«созерцаниями»

подразумевается не что иное, как либерализм и демократия.

Само собой разумеется, что, высказав все это, Анненков ни на йоту не перестал

быть либералом. Он по-прежнему симпатизирует Герцену-«идеалисту»,

восхищается его противоречивой, сложной и тонкой духовной организацией, прямо противопоставляя все это «реализму», «грубости» и «прямолинейности»

демократов.

Анненков «скорбит» по поводу того, что Герцен перестал быть только

просветителем и поэтом, что он вступил на противопоказанное якобы его

нравственной физиономии «идеалиста» революционно-политическое поприще.

Анненков «сожалеет», что Герцен порвал с родственной и нравственно близкой

ему стихией — либерализмом, круто повернул влево, стал демократом. Этим, по

мнению Анненкова, и объясняется драма Герцена, тот «пыточный станок», на

котором он томился много лет.

И все же знаменательно, что, примыкая по убеждениям к Грановскому и

Кавелину, Боткину и Е. Коршу, Анненков «вспоминал» преимущественно о

Белинском и Герцене. Очевидно, если он и не сознавал ясно, то очень хорошо

чувствовал как острый публицист, что с того момента, как определились

демократы,— а именно об этом определении, сам того не желая, и ведет речь

Анненков, рассказывая об идейных расхождениях Белинского и Герцена с

«умеренными» западниками,—с этого момента либерализм не способен на какое-

либо самостоятельное общественно-политическое творчество. Он лишь отражает

то, что исходит от демократов, непременно искажая и урезывая любое

требование, любую истину, низводя их до полумер, до полуправды, и порождает

сплошь и рядом уже такие «неприличные» эволюции взглядов и умонастроений, о

которых даже и самые «терпимые» из либералов, вроде Анненкова, не могут

говорить без сокрушения, В этом духе написана Анненковым глава о В, П.

Боткине.

VI

Воспоминания о Тургеневе — важное звено в той картине духовного

развития русского передового человека, работа над которой занимала Анненкова

до конца дней. Как известно, мемуарист предполагал продолжить «Замечательное

десятилетие», дополнить его воспоминаниями

о пятидесятых, а возможно, и о

шестидесятых годах.

Однако замысел этот не был осуществлен. Мы располагаем сейчас лишь

чем-то вроде конспекта мемуаров о начале пятидесятых годов («Две зимы в

провинции и деревне»), а также примыкающими к этому плану тремя работами о

Тургеневе, возникшими на основе ознакомления Анненкова с перепиской

31

писателя после его смерти («Молодость Тургенева», «Шесть лет переписки с И.

С. Тургеневым», «Из переписки с И. С. Тургеневым в 60-х годах»), мемуарно-

биографическим очерком «А. Ф. Писемский как художник и простой человек», которому сам Анненков придавал большое значение, и наконец тремя отрывками, выпавшими при печатании воспоминаний — о ссоре Тургенева с Толстым, о

постановке «Нахлебника» на петербургской сцене с участием М. С. Щепкина, о

петербургских пожарах 1862 года.

Уже по тому, как сложно дан и политически остро осмыслен облик

Тургенева в «Замечательном десятилетии», видно, какое важное принципиальное

значение придавал Анненков Тургеневу не только как выдающемуся русскому

писателю, но и нравственному типу передового русского деятеля, по его мнению

единственно возможному тогда на Руси,

Портретом Тургенева Анненков прямо откликнулся на ту идейную

полемику, которая уже с начала сороковых годов возникла между демократами и

либералами и приняла особенно резкие формы во второй половине пятидесятых

— начале шестидесятых годов,— дискуссию о русском «политическом» человеке, о возможной и наиболее плодотворной для отечества его деятельности, о его

мировоззрении и складе характера. Этот живой и по-своему практический вопрос, как фокус, сосредоточивал в себе тогда многие важные проблемы русского

общественного развития — о судьбах дворянской интеллигенции и разночинце, о

«мирной» культурной работе в границах легальности и революционной борьбе, о

роли «культурных» сил и народных масс в общественном развитии и т. д. и т. п.

Анненков не раз выступал по этому вопросу, то оправдывая и защищая от

Чернышевского тип «слабого человека», то пропагандируя умеренность и

трезвость Потугиных, в противоположность губительным, по его мнению,

«крайностям» молодого поколения. В воспоминаниях о Писемском Анненков

прямо противопоставляет тип «простого человека», представителя умеренно

настроенной «толпы», тем «героическим натурам», которые шли во главе

русского освободительного движения. Симпатии мемуариста целиком и