Ливонское зерцало
Шрифт:
Господа, конечно же, захотели на подлого вражеского лазутчика взглянуть. Удо так и разбирали любопытство и праведный гнев, а Николаус, кажется, был какой-то мыслью озадачен. Они двинулись за кнехтом к Срединной башне. Когда они проходили по площадке на кровле западной Radspeiche, кнехт оглянулся и сказал, что оружие они могут оставить здесь, поскольку в узилище оно им не понадобится — узник накрепко привязан к дыбе; между тем с длинными мечами спускаться по узкой лестнице очень неудобно, ножны то и дело за что-нибудь цепляются — то за ступеньки, то за камни, торчащие из
В памятную ночь Николаус поднимался на Медиану с Ангеликой. По лестнице же вниз, в подземелье, в узилище, он шёл впервые. Удо освещал путь факелом и, всё ещё пребывая в возбуждении после первого штурма, рассказывал, что Радбург начинался с этой башни. Он хлопал ладонью по мощным, циклопически огромным камням, вмурованным в стену, и с воодушевлением восклицал, что «нет, не разрушить и не взять русским Радбурга, ибо никто ещё не брал». И говорил он, что возможно здесь, в этой толще земли спрятано эстонское золото, в коем заключена сила всей Ливонии. А Медиана, говорил он затем, стоит на эстонских костях. Дикие язычники поклонялись на этом холме своим богам, здесь же сжигали своих умерших. Несгоревшие кости закапывали.
— Присмотрись повнимательней к этим стенам, брат мой Николаус, и ты, быть может, увидишь крупицы золота, и ты наверняка увидишь древние кости.
Николаус ничего не говорил в ответ, обеспокоенный некоей тайной мыслью; он присматривался к стенам и, хотя никакое золото ему не показывалось, он действительно видел кое-где окаменевшие кости. В одном месте даже как будто проглядывал череп меж камней. Неглубокими ямками намечались орбиты...
Удо с факелом шёл впереди...
Тем временем в пыточной комнате продолжалась работа. Меа Кульпа, скрипя зубами и обливаясь потом, выворачивал Ильмару на дыбе руки. Барон Аттендорн сидел у входа на стуле, не глядя на пытку, но слушая внимательно и потирая нервно себе пальцами лоб. Марквард Юнкер задавал вопросы... Кому Ильмар нёс из Нейгаузена послание? И первое ли это послание? Может, ещё кто послания носил? И были ли послания из Радбурга в Нейгаузен? Или из Пылау были послания?..
На все вопросы был один ответ — молчание.
— Пробуй новую пытку, палач, — гневно сверкая глазами, велел Юнкер.
Тут открылась дверь, и в пыточную комнату вошли Николаус с Удо.
— Ах! Вот и наши юные господа!.. — оживился Юнкер. — Вот, полюбуйтесь! — он кивнул в сторону дыбы. — Мы поймали русского соглядатая. Уж три недели, как он гостит у нас.
Удо подошёл ближе к дыбе и взглянул на Ильмара с интересом.
— Я, кажется, узнаю его. Он бортник из Пылау. Разве он русский?
— Он эст, насколько я знаю, — заметил барон, оставаясь сидеть в стороне. — Но он разведывал для русских.
Николаус заглянул в окровавленное лицо Ильмару и невольно отшатнулся:
— Вы вырвали ему глаз?
Юнкер проскрипел зубами:
— Он был не прочь вырвать мне сердце.
Ильмар одним глазом молча,
Оглянувшись на барона, Николаус попросил:
— Надо отпустить его, дядя Ульрих. Если этому человеку вырвали глаз и он ни в чём не сознался, то он, верно, и не знает ничего. Тут, должно быть, какая-то ошибка.
Барон промолчал.
— Что вы молчите, комтур? — улыбнулся рыцарь Юнкер.
Фон Аттендорн всё же продолжал хранить молчание.
Тогда Юнкер достал из-за пояса грамоту, свёрнутую в свиток, и, подойдя к барону, развернул её.
— Посмотрите, она писана по-русски.
Барон удивлённо взглянул на Юнкера — какую игру тот затеял? Потом едва скользнул взглядом по написанному.
— Я и десятка слов не скажу по-русски. Тем более не прочитаю.
Тогда Юнкер показал грамоту Удо:
— Может, вы нам скажете, молодой барон, что здесь написано?
Удо заглянул в написанное с любопытством, однако ответил не без надменности:
— Мне ли — ливонскому барону и рыцарю — обращать внимание на написанное врагом? Мне ли понимать язык его?..
Здесь Юнкер повернулся всем корпусом к Николаусу:
— О, я забыл!.. Есть среди нас молодой господин, который хорошо понимает по-русски, — зловещая улыбка искривила губы начальника стражи. — Скажите же нам скорее, о чём здесь написано.
Николаус, как бы испрашивая разрешения, оглянулся на барона, потом взял грамоту уверенной, не дрожащей рукой и, повернув к свету, пробежал её глазами.
— Здесь благодарят за своевременно выполненную миссию и велят возвращаться.
— А кому велят? — заглянул в грамоту Юнкер. — Не сказано?
Николаус взглянул ещё на обратную сторону грамоты.
— Нет. Не сказано.
— Вот вопрос! — засмеялся Юнкер. — Вы не знаете ответа, комтур? А вы, Удо?
Те молчали, ибо вопрос этот Юнкер явно задавал им, развивая некую игру, не для ответа задавал.
— Меа Кульпа! — вскричал Юнкер.
Палач, вздрогнув от окрика, вонзил Ильмару под правое ребро длинную стальную спицу — глубоко в печень он ему её вонзил. От нестерпимой боли глухо охнул Ильмар и покрылся мертвенной бледностью. Рука Меа Кульпы тянулась уж за другой спицей.
— Нет, это надо закончить! — Николаус бросился к палачу.
Но Юнкер остановил Николауса, крепко ухватив его за локоть.
— Мы ещё по существу и не начинали, — Юнкер пристально посмотрел Николаусу в глаза. — И что вам за дело, юноша, до какого-то упрямого эста? Он сам обрекает себя на муки, скрывая от нас имя врага.
Здесь слегка дрогнула земля. Потом опять и опять. И с другой стороны послышались удары.
В пыточную комнату вошли двое кнехтов.
— Русские опять штурмуют.
Барон Аттендорн мрачно им кивнул и собрался идти наверх.
Ильмар, всё это время терпевший сильнейшие, невыносимые страдания, скрипевший зубами, но молчавший, не выдержал, издал вопль, когда Меа Кульпа с помощью некоего свинцового валика-ежа стал сдирать у него с груди кожу — лоскут за лоскутом. Меа Кульпа был мастер; он работал споро и с выдумкой.