Лия
Шрифт:
Борисов с тяжелым чувством вернулся к себе.
Крякин лежал в постели и тотчас спросил:
– - Ну, что?
– - Вообразите, тот самый еврей, который приютил меня.
– - Нашли бумаги?
– - Пустое. Они его встретили и спросили дорогу, а в это время наши патрульные их захватили. Немцы трое суток не спали, не ели; еврей почти умер от страха.
– - Знаем мы эту дорогу!
– - сказал Крякин.
– - Рассказывал все подробно, а те бы вернулись и по начальству донесли.
– - Перестаньте, Крякин, -- с горечью, устало сказал Борисов.
– -
– - Обыденное дело, -- равнодушно проговорил Крякин.
Борисов не ответил ему.
Он молча разделся, молча лег и тотчас загасил свечу.
– - Лия, дочка моя!..
Этот вопль звучал в ушах Борисова, и ему представлялась крошечная, грязная комната; желтое пламя коптящей лампы и бледная девушка, недвижно сидящая у стола и кутающая зябкие плечи в рваный платок.
Сидит и ждет отца, чутко и пугливо прислушиваясь к каждому шороху и, быть может, сердце её тоскливо ноет от предчувствия беды. Мать и сестра далеко, братья на войне и один уже сложил голову, младший, быть может, уже повешен и -- теперь отец.
Борисов почувствовал, как нервный клубок подкатывается к его горлу. Он поспешно нашарил в темноте портсигар, спички и закурил папиросу.
– - Лия, дочка моя!..
Это вопль не Хаима Струнки, а целого народа.
Не хватало этой страшной клеветы, чтобы совсем добить их и выбросить из семьи, из родины, -- и вот она обрушилась на их головы, как снежная лавина.
Да, из семьи, из родины, -- потому что здесь они родились, росли, умирали; потому что эта девушка Лия учится здесь, думала жить и работать здесь, среди своих, близких... И рушится все...
Борисов не мог заснуть всю ночь. Едва его охватывала дремота, как перед ним загорались черные глаза на бледном лице, и слышался полный горечи голос Лии.
– - Всем худо, а нам хуже всех!
Вздрагивал, пробуждался, погружался в дремоту и тотчас звучал раздирающий сердце вопль: -- Лия, дочка моя!..
Он поднялся рано утром, совсем разбитый бессонной ночью, и пошел к батальонному с докладом. Капитан выслушал его, добродушно склонив голову на плечо и, дымя папиросою, сказал:
– - Пленных отправить коменданту, в крепость, а жида повесить.
Борисов вздрогнул, как ужаленный. Лицо его выразило смятенье.
– - Повесить? Иван Сергеевич, побойтесь Бога!
– - А что же, батенька, если шпион...
– - Да какой же он шпион?- при обыске ничего не нашли. Живет здесь безвыездно. Встретил двух немцев и -- шпион.
Капитан вздохнул, покачал головою и выпустил струю дыма.
– - Такая, батенька, здесь каша, что не разберешь, где шпион, где не шпион. Разговаривал с немцами, а почем вы знаете, о чем они говорили. Он им чёрт знает, что мог рассказать: сколько людей, пушек, расположение батарей. Все...
– - Он бы к немцам ушел, а не стал бы говорить солдатам, которые в ловушке сидят. Чёрт знает кому. И какая ему польза? Жалкий оборванный нищий!..
– - Те, те, те... Это уже философия и психология. Да что вам
– - Это тот самый Струнка, у которого я провел ночь.
– - Ну, чёрт с ним!
– - сказал решительно капитан.
– - Пошлите его с рапортом и протоколом допроса в крепость к коменданту.
– - Но, ведь, там его повесят!
– - воскликнул Борисов.
– - Судить будут!
– - строго сказал капитан и встал.
– - Ну, а как ваша рота? заболеваний нет? всем довольны?
Борисов понял, что разговор окончен.
В полдень после занятий все офицеры сошлись в собрании.
Командир второй роты, Свирбеев, с рыжими усами и рябым лицом подошел к Борисову и сказал:
– - Вашим солдатам, кажется, удалось захватить немцев и шпиона?..
Борисов нахмурился.
– - Да! все еще тех ловим. Двое потеряли лошадей и блуждали. Мои часовые их захватили, а попутно прихватили и еврея.
– - Ну, да! если шпион, так уж всегда еврей.
– - Позвольте, я не сказал шпиона, -- недовольно заметил Борисов.
Если еврей, так и шпион, -- сказал Свирбеев и засмеялся.
– - Вот, я говорю тоже!
– - сиплым голосом заметил Мухин.
– - Здорово!
– - отозвался подошедший Крякин, -- а что до моего командира, то он всегда за жида!
– - и Крякин засмеялся.
– - Не могу обвинить человека за его национальность, -- ответил холодно Борисов.
– - Как сказать, что он шпион, потому что еврей.
– - Да, это уж очень решительно, господа, -- проговорил молодой поручик с энергичным смуглым лицом.
– - Нельзя так огулом обвинять все еврейство в предательстве. Масса попадают невинно, масса шпионов поневоле. Я сам был очевидцем такого случая.
– - Как так?
– - спросил Мухин.
– - Очень просто. Наехали немцы на хату; выхватили девчонку, посадили на лошадь и велели указать дорогу на фольварк, в котором был наш эскадрон. Она даже не понимала, что служит проводником немцам, и указывала им дорогу.
– - И что вы с ней сделали?
– - Понятно, отпустил...
Борисов посмотрел на драгуна с благодарностью, а Мухин покачал головою. Крякин отошел к столику и позвал Борисова.
– - Пока что, будем завтракать.
Разговор перешел на предстоящую ночь, в которую ожидали нападения. Начальник гарнизона отдал распоряжение, и все были в напряженном состоянии.
VI.
Борисов провел весь день в роте, пообедал и пошел к себе. У входа в каземат его ждал Суров и таинственно сказал ему:
– - Ваше благородие, тут жидовка одна вас спрашивает.
– - Какая жидовка? откуда и как попала?
– - Сама прибежала, -- зашептал денщик.
– - Уж как просит!
Борисов недовольно нахмурился.
– - Здесь не место посторонним. Надо было гнать.
Он прошел в комнату. Крякин остался в роте старшим по караулу.