Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
— Человек страдает познанием, — сказал Егоров.
— Кто больше знает, тот меньше спит, — ответил Зырянов.
— Из тебя, Вася, во благое время вышел бы добрый кулак.
— Во благое время ты бы отведал доброго кулака.
Но, в общем, Василий молча слушал, когда касались особенностей его сна.
— За что? — покойно спросил Егоров. — Таких, как ты, жадных немало есть в деревнях. Был бы ты ярым стяжателем в старых условиях. Советская власть направила твою ненасытную жизнь к науке. От крестьянства и страдность в учебе
— Честное слово, не понимаю: ты меня хвалишь или осуждаешь?
— Осуждаю. Учиться высшим наукам — не землю пахать, не страду страдовать. Страдание для этого не идет, и кулацкая жадность не пристала.
— Клянусь! Такой чепухи, как от Егорова, я не слыхал никогда в жизни, даже от моего дядюшки после его святого хаджа в Мекку, — сказал Алиев, потряхивая черной блистающей короной кудрей на высоком черепе. — Зырянов имеет кулацкую способность годами спать не больше четырех часов в сутки! А Егоров имеет буржуазную наклонность дрыхнуть, когда советскому студенчеству время делать физзарядку под радио и внедряться в науки!
— Кулацкая жадность — это не талант, а характер, — сказал Егоров.
— Чудак! — закричал Алиев. — Характер — это главнейший талант! При социалистических отношениях он делает Ломоносовых, и он же при капиталистических делает кулаков и миллионеров и бандитов! На всю историю России до нас был один Ломоносов…
— Это мы с тобой Ломоносовы?
— Зырянов — да, а ты — нет. Ты, Егоров, человек достоверно полезный. А Зырянов — человек сомнительный, рискует напрасно разбить нос. Ты будешь директором шахты, потому что у тебя бездарный характер. А Зырянов сотворит мировое открытие и совсем перестанет спать, чтобы успеть…
— А вот мы заставим тебя повторить эти ереси на комсомольском бюро.
В час ночи общежитие утихло. Василий лег в три. Он сделал работу в счет завтрашней, чтобы освободить пару часов днем.
Он отправился в Институт мозга. Он давно задумал это посещение.
— Доктор, почему я не вижу снов?..
— Вы, вероятно, не по этому вопросу пришли сюда? — спросил доктор.
— Именно и только по этому одному вопросу.
— У вас много свободного времени? — вежливо и недовольно спросил ученый и посмотрел карту больного. — Вы же студент. У вас должна быть порядочная нагрузка.
— Да, я студент, и у меня, кроме учебной, большая партийная нагрузка… Времени не хватает настолько… что вот уже одиннадцать лет, как я сплю не больше четырех-пяти часов в сутки. Надо мной смеются, даже издеваются: называют меня сверхчеловеком. Другие пугают, что я должен скоро умереть… Но ничего, я все еще живу. И работаю.
И я хотел бы узнать, что известно об этом науке: можно так жить, как я живу?.. Но если это вопрос только воли… Если человеку возможно довольствоваться четырьмя часами сна, то это очень важный вопрос не только для меня одного. Вот откуда мой вопрос о сновидениях: нет ли связи?
— Связь, по-видимому, есть.
— Только ложусь — и ничего больше не помню. Вероятно, моментально засыпаю.
— Можно позавидовать вам. Вы обладаете даром глубокого сна, может быть даже исключительно полного сна. Поэтому вы можете позволять себе очень короткий сон. Кора головного мозга успевает отдохнуть, биохимически освежиться. Когда человек видит очень яркие сны, он встает почти не отдохнувший: кора продолжала работать.
— Так вот какая связь!
— Глубокий сон — это великая вещь. Берегите его. Его тоже можно потерять… Много снится тому, кто медленно засыпает и легко выходит из сна, спит неглубоким сном, не дающим полного отдыха, и нуждается поэтому в продолжительном сне.
— Но все-таки я бы хотел хоть раз увидеть…
— Что ж… Попробуйте, хотя вряд ли у вас выйдет при такой могучей способности… Попросите кого-нибудь из товарищей причинять вам легкое раздражение в момент засыпания.
Василий поблагодарил за совет.
Ночью, покончив с учебниками, он просверлил две дыры в рамах окна и лег головой к сквозняку. Острая струя морозного воздуха шевелила тонкие пряди льняных волос на темени и приятно освежала, причиняя легкое раздражение. Василий мгновенно уснул.
В первое воскресенье после окончания анализа полнинских образцов Василий отправился к Лидии Цветаевой.
Он сразу, лоцманским взглядом окинул светлую комнатку с кружевной белой занавесью на маленьком окне и белым убранством постели и приветливым зимним солнцем на свежести дешевеньких обоев, отразивших мартовский снег. Сделал шаг от порога и вдруг сослался на приглашение. Он явно выглядел оробевшим.
— Без письменного приглашения вы бы не пришли? — насмешливо спросила Лидия. — Вы вообще не хотите быть знакомы?
— Вы интересуетесь Сеней… Я принес его письмо… Переслал Женя из Алексеевки.
— Дайте скорее!
Теперь она взглянула более пристально.
— Вы опять успели похудеть… И побледнели. Вы не больны?
— Я здоров. — Первый раз в жизни кто-то говорил ему, что он «похудел» и даже «побледнел». Он уточнил: — Я выздоровел.
— Значит, вы все-таки болели! Что у вас было?
— Воспаление легких… сначала. Потом плеврит с сильным жаром, сказала няня.
— «Сказала няня»! Вы были в больнице! И вы не дали знать!.. — Она помолчала от обиды, но рассердилась на себя: «Это все я!.. Какой отвратительный характер! От кого это у меня?..»
За портьерой звонкий, чистый голос сказал:
— Лида, к тебе можно?
Василий насторожился: какой милый голос. Лидия не говорила, что у нее есть младшая сестра.
— Войди, мама.
— Открой мне, пожалуйста.