Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
Лидия больше не задавала вопросов и не мешала ему. Она безмолвно слушала, совершенно потрясенная «лоцманским» подходом к учебным заведениям Усть-Сысольска.
— Оказалось, надо было жить: ждать экзаменов двадцать дней. Я работал в это время на уборке сена, и на молотьбе, и на лесных работах. Одновременно готовился к сдаче экзаменов…
(И как тут не похвастать?)
— Мне велели решить задачу из седьмой группы… Но я же не окончил семилетку и не знал, как надо решать эту задачу! Стал думать… и пробовать. А учитель стоял возле; спросил: «Что это вы делаете?» — «Я
Меня приняли во все три заведения, но директора и преподаватели были недовольны: они считали, что я не могу успеть. Я объяснил, что это вполне возможно и даже очень просто: совпадающие предметы я тоже разделил. Например, начатки естествознания буду проходить во второй ступени; а в педтехникуме — продолжение этого же курса. Во второй ступени пройду также математику, а в совпартшколе — общественно-политические науки, в педтехникуме — исследование химии и физики.
— Исследование!.. — тихонько подивилась Лидия.
— Директора второй ступени тоже удивило это слово, — откликнулся Василий, усмехаясь. — Тут у меня был интересный разговор с этим директором… Он сказал: «Вы торопитесь исследовать все области науки? Но это не исследование, а обследование…»
— Правильно! — вырвалось у Лидии.
— «Сначала надо приобрести начальные знания, затем фундаментальные: одновременно это невозможно… А потом уже человек может что-то исследовать самостоятельно».
Я сказал, что не могу ничего откладывать. Я повсюду опоздал. Мне уже девятнадцать лет…
«Вы очень способный человек, вам трудно подчинить свой ум школьной программе, тем более что вы уже взрослый. Но именно поэтому вам она особенно необходима. Если вы не сумеете обуздать свое нетерпение, систематизировать свое образование, дисциплинировать свой ум, вы не станете исследователем и вообще вы не научитесь работать для жизни».
«Я с двенадцати лет работаю для жизни!»
«Вы с самого рождения подчиняетесь жизни, а с двенадцати лет увлекаетесь жизнью. Вы живете стихийно. Эта опасность грозит одаренным людям больше, чем заурядным, потому что одаренность — это стихийная сила».
«Я так организую свое время, что у меня ни одной минуты не пропадет без пользы. А вы говорите, что я живу стихийно!»
«Да, и скажу, что вы расточаете жизнь, а не используете».
«Объясните!»
«Если бы вы сосредоточились на узкой программе, скажем, второй ступени, вы бы усвоили эти знания быстрее и закрепили бы в памяти прочнее. К самостоятельной деятельности, к исследованию вы бы подготовились раньше и успешнее».
«То, что я раз увидел или услышал, я никогда не забуду. У меня такая память».
Директор не согласился со мной и остался недоволен моими ответами. В заключение он сказал:
«Я бы на вас надел здоровую узду — и вы, может быть, пошли бы далеко и великую пользу стране принесли бы… А вы принимаете свою любознательность за объективные интересы какого-то дела».
«А разве любознательность — не дело?..»
«Нет, не
«Да вы посмотрите, какой воз я уже везу!»
Но этого директор не видел и не хотел видеть. Это был, педагог старой закваски…
Скоро меня выбрали в бюро комсомольской ячейки, потом в городской комитет комсомола, в областное бюро пролетстуда… Я был счастлив, что способен уже не только познавать, но и созидать!
Лидия дивилась, но уже верила всему. То, что он рассказывал, было романтично!
— Особенно привязался я к одному учителю, горному инженеру, который проучился много лет в Москве, в Горной академии. Я провожал его каждый день из училища до его квартиры, чтобы воспользоваться его временем по дороге. Утром я приходил к его дому, и опять шел с ним до училища, и учился у него по дороге… Вот наконец узнаю обо всем удивительном на свете!.. Но и горный инженер не все знал о земле.
И тогда я подумал: надо мне самому поучиться в самой высшей московской школе.
Да, он поспевал повсюду — кроме сна. Потому что юноша в девятнадцать лет еще владеет вечностью и бесстрашно употребляет ее каждый день.
А от бюро пролетстуда выбрали Зырянова в культурно-социалистическую секцию горсовета. И он с жаром бросился в ее работу тоже и стал ее председателем и был счастлив, потому что юноша в девятнадцать лет жаждет уже не только познавать, но и созидать…
Но как же он мог учиться?.. Лидии нелегко было понять это, и не только это в рассказываньях Зырянова, в той отдаленной жизни в маленьком загрязненном городишке почти сразу же после гражданской войны.
— Нам надо было почистить наш город. Я выступал на заседаниях горсовета и говорил: «Нам надо поднимать миллионы людей к новой культуре!..»
Лидия думала: значит, и после «семилетки в одну зиму» он еще не имел арифметического представления о миллионе?.. Или другое: после северных лесов, где соседи поселяются не ближе ста километров, население Усть-Сысольска показалось ему неисчислимым, как миллион?..
На самом деле в голове у Зырянова было не то и не другое, а третье — самое простое и загадочное: двадцатилетний лесоруб в горсовете Усть-Сысольска уже чувствовал вместе со всеми свою жизнь как долю соучастия в работе советской власти для всей страны. Да, это ему — «нам в Усть-Сысольске» — надо было поднимать миллионы всероссийского народа.
Надо было поднимать их к новой культуре и, опережая миллионы, самому подниматься — для того, чтобы поднимать. А какая она, новая культура?.. Вася не видел и старой. Как бы не обознаться?.. Но он совершенно убежден был в том, что ясно представляет себе новую: она была прекрасной!.. Надо ли яснее, чтобы самим создавать ее?
Надо было и зарабатывать на жизнь. Вася получил работу в Облплане…
Пролетарское студенчество не замыкалось в своих вузах. Наоборот, оно само было шумом революционной жизни. Революция ворвалась в стены науки и обратила храмы ее в строительные площадки самой жизни.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
