Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
Завтра утром, когда придет Карраско, нужно будет обсудить с ним две важные вещи. Во-первых, раз уж он сам до этого не дошел, подсказать адвокату, к кому тот должен обратиться, чтобы вызволить его, Дядюшку Нтони, из этой помойной ямы. Надо же было ему попасть в руки судьи-садиста Фонтанизи. Этот гнусный тип, чтобы только подмочить его репутацию, притворяется, будто считает убедительными доказательства, которые даже болван и то признал бы ложными. Если бы Фонтанизи удалось упечь его за решетку по обоснованному обвинению, он бы его на радостях и вовсе не выпустил. Ну, а
Впрочем, с момента его, Дядюшки Нтони, ареста адвокат Карраско изучил технику налета, собрав воедино все официальные и неофициальные данные. Темным местом оставалось то, что не сработало сигнальное устройство. Эта система предупреждения была единственным надежным средством защиты от ограбления, и ее трудно было вывести из строя даже опытным ворам, сумевшим легко вскрыть замки витрин. Внешние замки не имели ни малейших признаков повреждений. Стало ясно, что грабители воспользовались ремонтными работами в музее. Фирма, которой доверили вести ремонт, похоже, была непричастна к преступлению. Ей удалось доказать, что подлинные рабочие закончили ремонт еще за два дня до нападения, а значит, типы в комбинезонах, которые продолжали ремонт, уезжая каждый вечер на старенькой машине, стоявшей в переулке, были грабителями либо их людьми.
Сговор со сторожами, учитывая, что одного из них грабители убили, кажется маловероятным, но уцелевшего сторожа допросить стоит. Карраско по-хорошему или силой должен был выудить из него нужные сведения. Если даже он тут ни при чем, то, глядишь, и скажет, кто заранее мог вывести из строя сигнализацию.
Некоторые цепочки связей похожи на лестницы акробатов. Чтобы вскочить на первую ступеньку, нужно хорошенько разбежаться. Зато потом, прочно встав на ступеньку обеими ногами, без помех добираешься до самой вершины, туда, где лестница кончается и ты взираешь с высоты на тех, кто, запрокинув головы, следит за потрясающим номером.
А уж он, Дядюшка Нтони, клянется кровью святого Януария, что его номер неаполитанцы запомнят надолго.
Карраско был родом из Ноли и походил скорее на нищего посредника, чем на адвоката с блестящей славой мафиозо. Было ему под сорок, он уже начал полнеть, и одежда на нем, далеко не новая, вечно была слишком просторной для этого крупного тела. Казалось, он шил костюмы на вырост. Прямые черные волосы обрамляли череп редкими клочьями, которые Карраско часто поглаживал — на ощупь волосы казались ему более густыми.
Своим успехам Карраско был обязан способности мгновенно сбрасывать маску и превращаться из внешне безобидного провинциального адвокатишки в бандюгу со звериным оскалом, что обычно заставало собеседника врасплох. Светло-каштановые зрачки под странно красными бровями вдруг впивались в жертву, и ей начинало казаться, будто перед ней сам дьявол. Большой, вялый рот внезапно превращался в узкую щель на перекошенном от ярости лице. Казалось, будто это паяц, вмиг сбросивший маску добряка: ведь представление окончено, а значит, и шуткам конец.
Когда
Сальваторе сидел за столом вместе с женой, тестем, тещей и тремя детьми. На столе дымились домашние пельмени, хотя Карраско думал, что рецепт их приготовления забыт навсегда. От запаха пельменей в томатном соусе, облитых расплавленным сыром, у Карраско вздрогнули пухлые губы. Листики базилика украшали блюдо, пробуждая невероятный аппетит. На буфете стоял транзистор, и Доменико Модуньо плачущим голосом обвинял в печальной песне любимую в неверности.
— Не желаете ли отведать? — пригласил хозяин дома, показывая на дымящиеся пельмени в кроваво-красном томатном соусе.
Он бы охотно отведал лакомое кушанье, да нельзя же, поедая пельмени, одновременно запугивать собеседника.
— Спасибо, я очень тороплюсь, — отказался он. — Хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз, минутное дело.
Сальваторе неохотно оторвался от чудесно пахнувших пельменей и провел гостя в спальню. В руке он держал визитную карточку, которую вручил ему адвокат, и свое недоумение выражал пожевыванием толстых, красных губ.
— Я насчет ограбления музея, — тут же объяснил Карраско и с радостью отметил про себя, что хозяин дома весь напрягся. Но притворился, будто ничего не заметил. И продолжал, растягивая слова, с наигранным добродушием вполне дружелюбного человека.
— Я адвокат синьора Вичепополо, торговца, в магазине которого неизвестные спрятали украденные монеты с явной целью навредить моему клиенту.
Он умолк, отвел взгляд от сторожа и обвел небрежным взглядом супружескую постель с желтым бархатным одеялом — такие часто продаются на деревенских рынках, — взглянул на засохшие веточки оливкового дерева под изображением мадонны Помпейской над неубранной детской кроваткой, втиснутой между комодом и окном.
— Ну, раз я взялся защищать своего клиента, то должен знать, как все произошло на самом деле, не так ли?
Сторож ничего не ответил, и тогда он добавил с намеком:
— Никто, кроме вас, не может дать мне полезные сведения на этот счет.
— Все, что нужно, я уже рассказал полицейскому комиссару и господину инспектору, — неожиданно резким голосом парировал Альбанезе. Он посмотрел гостю прямо в лицо и увидел, что оно меняется с каждой секундой.
— Еще немного — и, поверьте мне, господин адвокат, меня бы самого упекли за решетку.
— А отпустили вас потому, что вы все ясно и точно объяснили.
Сальваторе Альбанезе почувствовал, что дружелюбие уступило место угрозе. Карраско больше не растягивал слова.
— Не согласитесь ли вы еще раз рассказать, теперь уже мне? Жаль, конечно, пельмени стынут, но сами понимаете…
Возможно, упоминание о стынущих на тарелке пельменях, а может, древняя способность угадывать скрытую опасность при полном внешнем спокойствии заставили Альбанезе не медлить с ответом.
— Что вы хотите узнать, синьор адвокат?