Ловец
Шрифт:
Мы пробовали друг друга на вкус, ловили ритм сердца, лаская. Я вдыхала его аромат, присущий лишь ему, в котором угадывались ноты цитруса и имбиря. Зак все углублял поцелуй. Я не поняла, в какой момент его ладони опустились ниже, обхватили бедра и притянули еще ближе, хотя до этого, казалось бы, – уже некуда.
Появилось ощущение, что мир остановился, растворился в этих нежных, но сильных объятьях, что мы – одни.
Прозвеневший звонок заставил вернуться в реальность. Я улыбнулась Заку. Он, поднеся
– Теперь, как честный человек, я обязан,– от его тона и взгляда я невольно начала краснеть, и когда пауза затянулась настолько, что щеки горели, Зак добавил: – познакомить тебя с родителями. Возражения не принимаются.
Выпрямившись, от отпустил мою руку и, как ни в чем не бывало, направился к двери. Я же так и осталась стоять рядом с партой. Порою я просто не успевала за стремительными мыслями, меняющимся настроением Зака. Еще толком не успела осознать, что произошло, а у него уже готов план действий.
– Ну же, я жду, – он обернулся в дверях.
– Может не стоит…– подхватила с парты книгу и прижала к груди, словно щит.
– Пошли, – он вернулся и, взяв мою руку, повел за собой.
На всем протяжении пути до своего особняка он так и не выпустил мою ладонь. Будто боялся, что я могу удрать. Кстати, его опасения были не беспочвенны. Пару раз мне так и хотелось сбежать.
Зак лишь улыбался искренне, широко, счастливо. Даже когда он завел меня в малую гостиную со словами: «Матушка, разреши тебе представить одну замечательную девушку», – так и не отпустил руки.
Зато после его фразы в комнате удавленником повисла тишина.
Причина была проста: помимо собственно матушки и отца в гостиной на диване расположились еще две дамы. Причем, если первая – миловидная кокетка в муаре и в повязкой на голове, которую украшало перо, – выглядела вполне невинно, то у второй дамы – в возрасте и в боа – матримониальные планы на одутловатом лице читались крупными рунами.
Зак замялся. Двери открывал он сам по причине малого числа слуг и, перед тем, как войти в гостиную, предупредил, что его матушка всегда в это время пьет чай. На гостей, он, видимо, не рассчитывал.
Матрона, чью шею украшал воротник из крашенных перьев, гневно засопела и в упор уставилась на Зака. Но тому было плевать. Словно он каждый день и не по разу практиковался держать такую дистанционную атаку.
Единственный, кто веселился от души в этот момент – это Клим. Пацан радостно цапнул последнюю слойку с чайного подноса и старательно начал жевать. Причем в тишине звук хруста сухого теста был столь отчетлив, что все присутствующие невольно повернулись к младшенькому. Под прицелом стольких взглядов Клим совершил невероятное: в один присест сумел запихнуть в рот оставшуюся
– Брат, учти, я за тебя пиджаки донашивал, но потенциальных невест – ни за что, – все это он произнес, кивая на гостий.
При его словах тучная гостья поперхнулась вдохом, а ее дочурка (ибо фамильное сходство было налицо) хихикнула и стрельнула глазками в Клима. Видимо, она-то была совсем не прочь от этой рокировки.
Клим, к слову, не растерялся, и, наперекор собственным же словам подмигнул девице, которая тут же зарделась. Вот только мамашу прелестницы одними подмигиваниями было не усмирить.
– Элеонора, как это все понимать?
Матушка Зака, вытянувшаяся в рюмочку, сглотнула, словно в ее горле засел большой ком, и чуть извиняющимся тоном произнесла:
– Я искренне сожалею, что ввела вас в заблуждение. Но я не знала… к тому же мой старший сын – тут она сделала ударение на «старший», словно говоря: «да, он не подарок, но я все равно его люблю, потому что он мой ребенок, хоть и повзрослевший», – вправе сам принимать окончательное решение.
Тут я поняла, что Элеонора, как бы она ни старалась найти Заку подходящую партию, как бы ни подыскивала невест, всегда знала грань, за которую не переходила: помолвка–помолвкой, но довести ли дело до алтаря – инициатива сына. Невольно сравнила с собственной матерью: как родительница уговаривала, убеждала меня и довлела над заключением брака с Грегом, описывая его достоинства. Я же, очарованная заботой жениха, и помыслить не могла о том, чтобы остановиться и подумать. А потом… Сама виновата: приняла влюбленность за любовь. Это сейчас осознала особенно отчетливо. Я никогда не любила мужа и не делала свой выбор сама, идя под венец.
В семье же Зака уважали мнение каждого. И, как ни странно, куча разорванных помолвок – тому доказательство.
Матрона раскрыла веер и начала им обмахиваться, ожидая дальнейших извинений. Но вот Зак, чувствовавший себя виноватым и передо мной, и перед матушкой, перебил заговорившую было Элеонору:
– Мама, ваши извинения излишни. Кто должен здесь просить прощения, так это я. И в первую очередь перед вами и отцом, за то, что раньше не познакомил вас с Шенни – моей невестой.
Клим при этих словах братца присвистнул, отец, хранивший молчание и куривший трубку, закашлялся. А я возмущенно уставилась на Зака.
– Ах ты, щенок, – вышла из себя обладательница боа. – Чтобы мою дочь, да за которой приданого три ткацких фабрики и целый чайный сектор на востоке империи предпочесть… этой, – она кивнула в мою сторону. – Да на ней даже платье с чужого плеча.
На скулах Зака заходили желваки, но он ответил тоном, сдержанным и полным предгрозового спокойствия: