Ловушка для «Осьминога»
Шрифт:
– Погоди радоваться, Вадим, – предостерегающе поднял руку Третьяков. – В этом уравнении, которое преподнес нам противник, еще достаточно «иксов» и «игреков». Они, увы, не расшифрованы.
– Твои стихи, Лева, вернее китайского младшего брата, навели меня на мысль о масштабности какой-то до конца еще не ясной операции. Если связать рейд «Морского ястреба» со случаями попыток перехода границы в портах Таллинна и Пярну… Словом, сразу много бобов варится в котелке… И все они, эти зерна, из одного стручка – родные братья.
– А если учесть сведения об активизации националистической
– Его взяли под наблюдение? – спросил Казаков.
– Разумеется. Работают доцента таллиннские ребята, кое-кого я дал им из собственных сотрудников, для резерва. Меня держат в курсе событий. Он, этот «активист», засветился во время подхода к дяде того Пенсаса, который пытался прорваться через границу на участке Кронборгского отряда. Помнишь ту историю?
– Ну как же, – отозвался Казаков. – Специальный циркуляр получил со всеми подробностями.
– Тот дядя служил в легионе, потом разбойничал в лесу, отбыл наказание, сидел тихо, как будто бы не вредил, если не считать того, что, как мы теперь уже установили, воспитал племянника в духе злобной ненависти к Отечеству. А сейчас есть все предпосылки считать, что дядя задумал податься на север. А если учесть, что он работает в мехмастерских рыболовецкого колхоза, старший Пенсас может оказаться твоим клиентом, дорогой пограничник.
– Надо сделать все, чтобы до этого не дошло. А это уже по вашей части, товарищ чекист.
– По нашей, по нашей, – согласился Третьяков. – Лично я в Таллинне гость, координирую наши мероприятия с прибалтийскими… Вроде как старший среди равных на побережье. И не потому, что семи пядей, а попросту центр считает: главная цель происков «Осьминога» – в Ленинграде. Остальное – сопутствующие акции.
Разговаривая, они подошли к музею старого крестьянского быта под открытым небом. Среди, высоких сосен разместился хутор, за ним стояли ветряная мельница, рига, кузница, баня, старинная часовня.
– Какие молодцы, – сказал Третьяков. – Сохранили для потомков. Гольбах говорил, что нет и не может быть ничего вне природы. А я бы добавил: и вне истории…
– Традиции – великая вещь, – согласился Казаков. – Тот, кто отвергает прошлое, останется без будущего. Пойдем смотреть мельницу? У нас есть еще немного времени.
– С удовольствием, но в следующий раз, – ответил Третьяков.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Траулер терял остойчивость.
Температура наружного воздуха резко упала, и летящие на палубу, надстройку, рангоут и такелаж судна брызги и каскады морской воды немедленно превращались в лед, плотная стекловидная корка которого постоянно увеличивалась.
Верх траулера настолько утяжелился от обледенения, что даже незначительное
«Тонн пятьдесят уже есть», – подумал Олег Давыдов, выглядывая из окна рулевой рубки и окидывая взглядом причудливые, потерявшие истинную форму брашпиль на полубаке, траловую лебедку под фок-мачтой, невероятно толстые фока-штаги. Штурман знал, что фока-штаги являются самыми опасными собирателями льда на судне. И не только потому, что способны нести на себе большое количество льда. Свисающие с фока-штагов сосульки смерзались друг с другом, за тем схватывались с брашпилем и носовой палубой и образовывали ледовый парус с большой высотой центра тяжести.
«Там сейчас в потенции еще тот крутящий момент», – подумал Давыдов и приказал боцману перебраться с матросами на полубак и скалывать лед с фока-штагов.
Матросы работали с небольшими перерывами уже шестнадцать часов. Но лед рос быстрее, чем удавалось от него избавиться.
«Предпринять! – лихорадочно думал штурман. – Немедленно что-то предпринять… Я должен произвести маневр!»
Он уже не задумывался над тем, как попал капитаном на этот траулер, имени которого даже не знал, очутился в открытом штормовом море с резко понизившейся атмосферной температурой. Надо найти решение, и выход где-то рядом. Давыдов помнит, что о сходной ситуации он читал рассказ писателя-мариниста в журнале «Морской флот».
«Этот проклятый лед, – вспомнил он вдруг. – Так называется тот рассказ… Проклятый лед!»
В то же мгновение Олег осознал, что к нему пришло пробуждение. Но глаз не открывал, лихорадочно припоминая реальные события, произошедшие до того, как он увидел себя в рубке обледенелого траулера.
Штормовое море, лед, вечерний фруктовый коктейль в баре гостиницы «Дофин», Нью-Йорк, «континенталь», пластиковый мешок, Кони-Айленд…
Теперь Олег вспомнил. Он ощутил, что голова у него перевязана, саднит спина и болит немного левая рука. Лежит он в постели, и довольно мягкой, телом почувствовал свежесть простыней.
Сознание прояснялось, и теперь, продолжая лежать с закрытыми глазами, Олег Давыдов сумел определить, что рядом с ним находится другой человек.
– Хватит притворяться, – услышал он голос Джона Бриггса и оценил тон его как доброжелательный, свойский. – Я понял уже, что ты не спишь… Лицо изменилось.
– Скажи на милость, какие мы наблюдательные, – проворчал Аргонавт и приоткрыл один глаз. – А что же ты прозевал классический киднепинг, когда твоего друга, а главное коллегу, умыкнули из-под носа в самом центре Нью-Йорка?
«Все правильно, навигатор, – сказал он себе, открывая второй глаз и приподнимаясь в постели на правом локте, левую руку он не решился пока тревожить. – Неважно, что стояло за этим фокусом. Замешан в нем Бриггс или нет, ты должен напирать на него, не давая опомниться…»
– Теперь я понимаю, что все написанное нашими журналистами об этом проклятом Вавилоне было правдой. Но я-то – простак из России, а ты? Профессионал организации! Где ты был, когда меня взяли в вестибюле? А Эдди Картер где был? Ну и система безопасности в оплоте демократии! Доберусь до вашего начальства – выложу все.