Ловушка для «Осьминога»
Шрифт:
– Ну да, – вспыхнула Марина. – А потом скажут: ну и скряга у нее дочь! У мамы каждый был и сыт, и пьян, и нос в табаке. Пусть пьют, сколько захочется… Тем более, выпивка сейчас дело дефицитное.
– Поэтому тем более не стоит, – подал голос Андрей. – Надо ломать дурные традиции. Я, по крайней мере, к Семену Марковичу за водкой не поеду.
– Хорошо, – подчеркнуто бесстрастным тоном произнесла Марина, – можешь не ехать. У меня найдется кого послать. Ты хочешь, чтобы люди осудили меня? Ты никогда не любил мою маму.
– Но мы обычные люди, Марина, – вступил в разговор, встревожась его оборотом, Колотухин-старший. – А Андрей у нас убежденный трезвенник, борец за трезвость. А это ого-го какое нравственное обязательство.
– У них ведь принципы, – вмешался Колмаков. – Вроде обета рыцарей – никогда и ни при каких обстоятельствах ни глотка алкоголя. Поведение настоящего трезвенника зиждется на трех китах: не пей сам, не покупай в магазине и не угощай других. Мы с Василием Дмитриевичем до такого аскетизма не созрели, хотя давно уже пора.
– Аскетизм, принципы, – презрительно сощурилась Марина. – Да незадолго до маминой кончины ваш трезвенник за этим вот столом пил шампанское.
Андрей покраснел:
– Прости, Марина, но тогда я… Как тебе сказать… Обманул. Нет, это не совсем то слово… В общем, налил себе лимонада. Когда ты маме дверь открывала. А свой бокал поставил Брониславе Иосифовне.
И до того бледное, исхудалое лицо Марины, с усталыми, воспаленными от слез глазами вдруг вытянулось, обрело синюшный оттенок.
– Мама выпила твое вино? – прошептала она, запинаясь на каждом слове.
– Ну конечно же выпила! – стараясь говорить бодрым, веселым тоном, воскликнул Андрей. Его уже пугала реакция Марины, предчувствие страшного начинало нарастать, причиняло боль. – Выпила мое вино, – повторил Колотухин-младший.
Марина вдруг дико вскрикнула, глаза ее закатились и она стала валиться со стула.
Все оцепенели. И только Колмаков рванулся к молодой женщине, схватил ее за плечи, остановил падение.
IV
Главная резиденция организации располагалась в Лэнгли, прежде ничем не примечательном городке неподалеку от столицы Соединенных Штатов.
Олег Давыдов и Джон Бриггс прилетели в Вашингтон через трое суток после истории в Кони-Айленде.
Олегу климат Вашингтона показался таким же отвратительным, как и в Нью-Йорке. Но, пожалуй, в этом болотистом южном краю, сырость которого стала для американцев нарицательной, было хуже, чем в Нью-Йорке. Жаркая погода в сочетании с высокой влажностью приводила здесь к парниковому эффекту, и человеческий организм чувствовал здесь себя словно в парной бане.
К счастью, разместились разведчики не в Вашингтоне, а в загородной вилле, принадлежавшей ЦРУ. Она стояла в дубовой роще, в полутора милях от федерального шоссе номер один, идущего
На вилле было тихо, обслуга казалась невидимой, никто здесь Аргонавта и Сократа не тревожил, не звонил, не предлагал выехать на осмотр достопримечательностей.
Олег листал многокрасочный путеводитель по Вашингтону, когда Джон Бриггс спросил его:
– Не хочешь ли поехать в город на экскурсию?
Давыдов отшвырнул проспект.
– Хватит с меня экскурсий в Нью-Йорке, – сказал он в сердцах. – Мы зачем приехали сюда? Развлекаться? Это не хуже организовано дома. Тренировать ваших боевиков по части киднепинга? Пусть поищут парней с двумя извилинами, третья для такой роли уже роскошь…
– С тобой хотят познакомиться наши боссы, – объяснил, стараясь говорить мягко, обволакивающе, Сократ.
– Одного я знаю, мистера Ларкина. А кто выше его? Директор фирмы Вильям Кейси… Читал о нем в журналах «За рубежом» и «Новое время». Заслуженный товарищ. Неужели найдет время для встречи с рядовым агентом?
– Может быть, и найдет, – ответил Джон Бриггс.
– Когда?
– Подожди немного, – вздохнул Сократ. – Так просто не делается. И у нас есть собственные бюрократы, им ведь надо тщательно все подготовить. Это займет два-три дня. Но зачем нам сидеть и ждать у моря погоды, если можно развеяться в столице. Пельменей хочешь?
Давыдов удивленно вытаращился на него:
– Ты с чего это вдруг? Каких пельменей?
– Обыкновенных. С маслом, сметаной или уксусом… Это ведь твоя слабость, приятель. Что, разве не так?
– Верно, – слабо улыбнулся Олег. – Когда приходил из мореходки в увольнение или возвращался из рейса, мама всегда…
Он нахмурился, и Джон Бриггс быстро проговорил тоном, не терпящим возражения:
– Вставай и едем. На Коннектикут-авеню есть ресторанчик, там прежде всегда подавали пельмени. Поехали!
– Так то было прежде, – недоверчиво протянул Давыдов, тем не менее поднимаясь.
– Не беспокойся… Пока ты хандрил, я позвонил туда и заказал для нас ужин. Иди переоденься!
«Он прав, – подумал Олег, проходя в ванную комнату и пробуя рукой щеку: не оброс ли щетиной. – Надо побольше двигаться, осматриваться, наблюдать и запоминать, запоминать…»
V
Этот ресторанчик на одной из вашингтонских улиц в северо-западной части города сошел бы скорее за столовую средней руки. В таких Олегу доводилось бывать в переулках Невского проспекта, славящегося тем, что там всегда найдется, где перекусить, в отличие от московского центра.
Забегаловок, кафе, баров в Вашингтоне хватало, нашлось и такое место, где хозяин, Гарри Голдфингер, – из покинувших родную Шепетовку во время оно – потчевал пельменями, которые в меню значились как «фуд фор сибирмен» – пища сибиряков.