Ложь
Шрифт:
грубость, или эти свои сомнительного вкуса шутки, которые ты имеешь обыкновение применять. Ты
отлично знаешь насколько чувствительна Вирхиния, и как меня беспокоит, когда говорят что-нибудь, что может ее огорчить.
– Ты несправедлива, мама. Вероника не сделала абсолютно ничего, и не сказала ничего, что мог-
ло бы огорчить кого-нибудь, – возражает Джонни.
– Я знаю Веронику лучше тебя… И знаю ее дурные привычки…
– С Вашего позволения, тетя… Если я не нужна
9
– Вероника!..
– Оставь ее!..
– Но, мама, я не могу оставить ее. Ты сказала ей неприятные вещи без какого-либо повода, без
всякой причины. Ведь это был я, я отвечал Вирхинии, когда ты вошла… С твоего позволения, мама.
– Это уже слишком!.. Джонни… Джонни!
– Не зови его. Не сердись на него, тетя Сара, не говори ничего. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-
нибудь огорчался. По мне, так не важно, что остальные меня не любят… Ты меня любишь – и этого
довольно!
***
– Вероника… я хочу попросить тебя, чтобы ты простила мою мать…
– Ой!..
Вероника медленно обернулась, услышав вблизи голос Джонни де Кастело Бранко. Он стоит в
глубине большой террасы, обращенной на парк, вдыхая густой, насыщенный вечерними майскими
ароматами, воздух. На застекленной ротонде, под голубыми небесами, Вероника кажется еще более
ослепительно красивой, несмотря на тень грусти, которая видна в ее глубоких, блестящих глазах.
– Она плохо обращалась с тобой без всякой причины.
– Не волнуйся, я уже привыкла.
– Что ты говоришь?
– Ничего, что должно обеспокоить тебя, Джонни. Симпатиям и неприязни не прикажешь. У ме-
ня не было случая понравиться тете Саре…
– Это немыслимо. Почему?
– Вирхиния всегда была ее любимицей, с того самого дня, как в десять лет она осиротела и стала
жить в этом доме, где уже приютили и согрели меня …
– Ничего особенного, твой отец был двоюродным братом моего; они были друзьями-
товарищами с детства.
– Да. Я слышала этот рассказ: товарищи в безумствах и сумасбродствах. Мой отец разорился, потому что полюбил. Как говорят, он швырял деньги полными пригоршнями, проживал безрассудно
свою судьбу и жизнь, все промотал и умер в тридцать лет на нелепой дуэли из-за вульгарной женщи-
ны…
– Кто тебе это сказал?
– Весь свет Рио-де-Жанейро знает это. Тетя Сара лично рассказывала эту историю много раз в
моем присутствии, когда я была еше ребенком.
– Это непростительно для мамы!..
– Почему непростительно?.. Она могла не подозревать, что я преждевременно разгадаю полови-
ну ее слов, ее завуалированных намеков. Но даже несмотря на все это, годы этом
счастливыми в моей жизни.
– Как же так?
– До тех пор, пока не приехала Вирхиния, моя тетя любила меня больше… Потом стала очевид-
на разница между кротостью Вирхинии и моей резкостью, ее дипломатичностью и моей задиристой
прямотой, ее усердием и моей нерадивостью, моей неудержимой, пылкой натурой и ее кроткой и неж-
ной… естественно, что тетя выбрала покорное, послушное существо, которое, не протестуя, смиря-
лось с ее капризами; она предпочла ее существу мятежному и отважному, какой учил меня быть отец.
Что ты хочешь? У меня множество недостатков, и тетя Сара не желает прощать их мне.
– А мне ты кажешься очаровательной… Восхитительной, необыкновенной!
– Ты – самый любезный мужчина, которого я знала в жизни. Я знаю, какая я на самом деле; я не
умею сражаться с хитростью и не хотела бороться с Вирхинией, чтобы завоевать сердце тети Сары. С
другой стороны мне дали не так уж много времени…
– Да, я уже знаю, что почти сразу же тебя поместили в частную школу, между тем, как Вирхиния
осталась дома.
10
– Она всегда была болезненной, здесь у нее были свои собственные учителя.
– К несчастью, ее образование не слишком выиграло от этого. Ты, наоборот…
– Я училась в колледже с самой строгой дисциплиной, который нашелся в столице; тетя Сара
считала, что мне дали то, чего не хватало. Меня заставляли учиться, и нет большой заслуги с моей
стороны. Я увлеклась спортом, игрой на фортепьяно и была там довольно счастлива; учителя меня це-
нили.
– Любой, кто общается с тобой, должен ценить и обожать тебя, Вероника.
– Не нужно преувеличивать. По той, или иной причине окончание колледжа задержалось. Когда
я вернулась в этот дом, я была чужой, а Вирхиния – избалованной девчонкой… С другой стороны, ты
уже увидел ее; она – слабая, избалованная, изнеженная, заливающаяся слезами в объятиях тети Сары, для того,чтобы та порадовала ее чем-нибудь. Ее капризы в порядке вещей в этом доме, не знаю заме-
тил ли ты это…
– Полагаю, что мой отец догадался, по меньшей мере, относиться к вам одинаково.
– Дядя очень хороший, понятно, что он всегда так занят. С тех пор, как ты приехал, мы чаще ви-
дим его. Он гордится тобой, представляя тебя инженером, и доволен твоим возвращением.
– Моя профессия инженера, как ты резонно сказала раньше, не служила ничему больше, чем
строительству воздушных замков. Почти десять лет вдали от семейного очага, я приезжал к вам на ка-