Ложа Белого мопса
Шрифт:
Марта кивнула, в этом весь Михаил Петрович.
– Еще чё у нас? Усадьбу починили, да видала уже, небось. Как ягодка стоит. Хорьков, мужик-то из наших, деньжищи свои не знает, куда девать, вот и тешится. Колька мой на него пашет, платит хорошо, – и, понизив голос, добавила: – Потоцкие объявились, из-за бугра прикатили. Жанна, вся из себя, ко мне носа и не кажет, в супермаркет таскается. (Заметила, напротив почты открыли? Сходи-ка, пока акция на тушенку не кончилась, возьми пару баночек. Пюрешечку сделаешь, и с отцом поедите. Нажористо выходит, Колька мой только так трескает.)
Марта обещала непременно
– О чем я? А! Потоцкая эта – чисто барыня. Фуагры разные да крабов ей подавай! Знакомая одна рассказала, на кассе в супермаркете сидит, так часто ее там видит. У нас-то что, у нас все по-простецки. – Тетя Аня поджала губы и обвела рукой свой магазинчик. – И старшая сестра Анжелика такая же. С местными разговаривают как с конюхами. Прислугу наняли, графья недобитые! Маньку нашу. Помнишь Маньку-то? Немая с рождения, так у ней ничё и не прознаешь. Ходит два раза в неделю барский дом убирать. Дом-то Потоцкие быстро поставили, за полгода, считай. Чего ж не поставить, коли деньги есть? На краю Липок участки давали, так они и взяли… Ну, а мать как? Звонит? Вот вам с отцом достается, – посокрушалась тетя Аня и достала из-под прилавка пряник: – Вам от меня гостинец. С чайком попьете.
Марта поблагодарила и ответила, стараясь не обращать внимания на осуждение в ее глазах:
– Счастлива. Звонит иногда. Да ничего, мы с папой сами справляемся.
Дальше разговор плавно перешел на погоду, жаркую и необычную для этого времени года.
Школьная калитка гостеприимно распахнута. Никаких постов охраны, камер и турникетов. Нет и толпы взволнованных родительниц, которые своими машинками перегородили тротуары. Школа ничуточки не изменилась. Уютное двухэтажное здание с темно-синей крышей и деревянными рамами. Взглянув на угловое окошко, Марта тихонько засмеялась.
Из этого самого окна на первом этаже выпрыгнул Топалов, потому как пока письмо Онегина наизусть не выучит, дороги домой ему нет. Ключ убрала в карман своей юбки. Ну он и сиганул, подвернул ногу и пропустил футбольный матч на школьном стадионе. Виновата во всем оказалась, конечно, Сорокина, а не его природная лень и врожденное упрямство…
Из дощатой пристройки послышался шум, и она, подойдя ближе, окликнула:
– Михаил Петрович! Вы здесь? Это я, Марта Сорокина.
Надтреснутый голос с недоверием переспросил из полумрака:
– Марточка, неужели ты?
В темноту входить Марта остерегалась, так и топталась на пороге. Когда-то Топалов запер ее в этом темном сарае, солнечный свет едва проникал сквозь плохо пригнанные доски. Минут двадцать просидела она взаперти, наблюдая за движением паучьих лапок по прозрачной паутине и колошматя по двери, пока ее не хватились одноклассницы и не выпустили из темницы. Телефон остался в плаще, сняла, чтобы не запачкаться. Желтый плащик прислала мама на день рождения, и этим подарком Марта очень дорожила.
Субботник. Ей понадобились грабли. Пришлось зайти в сарай. Вот тут-то за спиной раздался скрип заржавленных петель и смех противного, мстительного мальчишки. И все из-за чего? Сущей ерунды.
В школьном театре Топалову досталась роль Грея – высокий, худощавый, с огромными серыми глазами. Играть больше некому. Не Кольке же
«Что ты везде лезешь, Сорокина? Что тебе вечно надо? Что ты ко мне домоталась со своим театром? – вопил Топалов, как только оказался на скамейке запасных и узнал, кому обязан своим счастьем. – Ну держись! Театра тебе захотелось? Будет тебе театр!»
Марта даже опешила от таких угроз и хотела отказаться от дополнительных занятий с отстающим учеником. Слабость была минутной. Она же не слабачка какая, вытянет Топалова, на твердую четверку вытянет…
Марта тряхнула головой, ее последний звонок давно отзвенел, а вот что помнится. Из двери, кряхтя, вышел мужчина в рабочем темно-синем халате. Чуть больше морщин на добром лице, чуть больше седины в смоляных волосах, чуть больше сутулости в некогда широко расправленных плечах.
– Марточка! Ушам своим не поверил, неужели ты! – заулыбался Михаил Петрович, вытирая руки тряпкой.
Как будто вчера разговор у них был.
Выпускной класс, начало учебного года. За окном легким золотом покрыты липы. В груди легкая, непонятная тоска. Второй год, как ушел Топалов из школы, говорят, поступил в строительный колледж, говорят, и бросить успел. Некому теперь обзываться и лягушек тоже некому подбрасывать в ее рюкзак, а на душе кошки скребутся. «Гормональная перестройка организма сопровождается резкими перепадами настроения и депрессией», эту фразу она из умных книжек выписала и перечитывала в минуты особых терзаний.
«Марточка, тебе обязательно поступать нужно на филологический в столицу», смотрел Михаил Петрович строго, не шутил.
О подобном Марта и мечтать не смела: «Там такой конкурс! Я не пройду», – шептала лучшая выпускница, прикладывая руки к трепетавшему сердцу.
«Пройдешь, обязательно пройдешь. Если цель себе поставишь, непременно добьешься. Ты еще вот такой кнопкой была. – И он отмерил ладонью метр от пола. – А уже точно знала, что нужно делать. Составь план занятий – и вперед, с песней!»
Хорошо, Марта его послушалась и подала заявление, каким-то чудом оказалась в конце списка приемной комиссии, но ведь прошла! А Темка следом увязался, по квоте проскочил…
– Ты только посмотри, какую красоту чуть на металлолом не стянули. Мы старую часть погоста с ребятками расчищали. Под жухлой листвой и старыми венками лежали три боковые грани от пирамидальной башни-навершия. Марта, да ты зайди! – директор сделал приглашающий жест рукой, зашел сам, в пристройке щелкнул выключатель, и яркий свет разрезал темноту.