Ложная память

Кунц Дин Рей

Дастин Родс был сравнительно новым приобретением в коллекции Аримана. Он находился под полным контролем доктора менее двух месяцев.

Марти, действовавшая по непосредственным указаниям доктора, три раза собственноручно подносила мужу тщательно составленную смесь наркотиков: рогипнол, фенциклидин, валиум и еще одну субстанцию, известную под названием «Санта-Фе-46» лишь узкому кругу посвященных. Под действием этого коктейля он погружался в состояние поверхностного наркоза, которое наилучшим образом позволяло проводить программирование личности. Поскольку Дасти всегда ел за обедом сладкое, первая доза была принята им вместе с куском

арахисового торта, вторая, два дня спустя, ничуть не изменила ни вкуса, ни запаха шарика крем-брюле, посыпанного крошкой кокосового ореха, а третью, через три дня после второй, подмешанную в торт из фруктового мороженого, залитого сверху сливочной помадкой и богато посыпанного и нафаршированного вишнями в ликере «мараскин», толченым миндалем и мелко порезанными финиками, не смогла бы обнаружить, пожалуй, даже полицейская ищейка-бладхаунд.

Этот человек знал толк в еде. И доктор даже чувствовал некоторое духовное родство с ним, по крайней мере в кулинарных пристрастиях.

Программирование было осуществлено в спальне четы Род-сов: Дасти лежал на кровати, Марти сидела, скрестив ноги, в углу на большой подушке, покрытой овчиной, торшер использовался в качестве штатива для капельницы. Все прошло прекрасно.

Дело могла усложнить собака, но она была слишком ласковой и послушной, и потому ее недовольство проявилось лишь в негромком ворчании и угрюмом взгляде. Марти выставила пса из комнаты и оставила одного с миской воды, желтым резиновым пищащим утенком и нейлоновой косточкой.

Теперь же, дождавшись, пока беспорядочные движения глазных яблок Дасти, вызванные фазой быстрого сна, закончатся, доктор Ариман объявил:

— Это займет не так уж много времени, но мои сегодняшние инструкции очень важны.

— Да, сэр.

— Марти явится сюда на прием в пятницу, послезавтра, а ты должен будешь так организовать свой график, чтобы лично доставить ее ко мне. Скажи мне, ты понял?

— Да. Понял.

— Пойдем дальше. Ты удивил меня вчера — своим геройством на крыше дома Соренсона. Это не входило в мои планы. Если в будущем тебе случится присутствовать при другой попытке твоего брата Скита совершить самоубийство, ты не станешь вмешиваться. Ты можешь приложить некоторые усилия для того, чтобы отговорить его от этого, но ограничишься одними только разговорами и в конце концов позволишь Скиту уничтожить себя. Скажи мне, ты все понял?

— Я понял.

— Когда он покончит с собой, ты окажешься совершенно внутренне опустошенным. И разгневанным. О, ты будешь в совершенной ярости. Ты полностью потеряешь контроль над своими эмоциями. Ты будешь знать, на кого направить свой гнев, потому что это имя будет названо в предсмертной записке. Подробности мы обсудим в пятницу.

— Да, сэр.

Человек всегда может найти время позабавиться, даже в том случае, когда его действия подчинены строгому графику. Доктор поглядел на Марти, лежавшую на кушетке, а потом повернулся к Дасти.

— Твоя жена — это лакомый кусочек, тебе не кажется?

— Мне?

— Неважно, считаешь ты так или нет, — я думаю, что твоя жена — это лакомая штучка.

Глаза Дасти были почти серыми, но с голубыми искорками, которые делали их цвет уникальным. В детстве Ариман собирал стеклянные шарики, накопил несколько мешков прекрасных гладких разноцветных шариков, и среди них были три, несколько напоминавших глаза Дасти, хотя и не таких блестящих. Марти считала глаза мужа воистину

прекрасными; именно поэтому доктор потерпел неудачу в первой попытке навязать ей реальный приступ аутофобии, внушив видение ключа, воткнутого в один из этих любимых глаз.

— По этому поводу ты больше не станешь давать мне кратких ответов, — распорядился Ариман. — Давай-ка по-настоящему обсудим сочность твоей жены.

Неподвижный взгляд Дасти был направлен не на Аримана, а куда-то в точку пространства, разделявшего их. Он сказал безо всяких интонаций, категорично, как могла бы говорить машина:

— Сочность, я полагаю, это свойство в основном плодов.

— Совершенно верно, — подтвердил доктор.

— Сочным может быть виноград. Земляника. Апельсины. Хорошие свиные отбивные должны быть сочными, — продолжал Дасти. — Но это слово не… не может точно охарактеризовать человека.

— О, неужели не может? — восхищенно улыбаясь, воскликнул Ариман. — Будь поосторожнее, маляр. В тебе сказываются гены. А что, если я каннибал?

Неспособный в этом состоянии ответить на вопрос, не содержавший четкого указания на характер ожидаемой информации, Дасти спросил:

— Вы каннибал?

— Если бы я был каннибалом, то был бы совершенно точен, назвав твою хорошенькую жену сочной. Просветите меня, что вы думаете по этому поводу, мистер Дастин Пенн Родс.

Тон голоса Дасти оставался все таким же бесчувственным, но теперь он звучал сухо и педантично, что еще сильнее забавляло доктора:

— С людоедской точки зрения, это выражение должно быть верным.

— Боюсь, что под твоей простонародной синей робой скрывается нудный профессор.

Дасти ничего не сказал; его глаза задергались в пляске стадии БС.

— Ладно, пусть я и не каннибал, — сказал Ариман, — но все же нахожу, что твоя жена сочна. И потому с нынешнего дня я дам ей новое уменьшительное имя. Она будет моей маленькой котлеткой.

Доктор закончил сеанс своими обычными инструкциями, которые должны были запретить любое сознательное или подсознательное воспоминание о том, что происходило между ними. Потом он распорядился:

— Дасти, сейчас ты вернешься в малую приемную. Возьмешь ту же книгу, которую читал, и сядешь на то же место, где сидел прежде. Найдешь место, до которого успел дочитать прежде, чем тебя прервали. После этого ты мысленно выйдешь из часовни, в которой сейчас находишься. Как только ты закроешь дверь часовни, все воспоминания о том, что случилось с того момента, когда я вышел из своего кабинета — когда ты услышал щелчок замка — и до тех пор, пока ты не пробудишься от того состояния, в котором сейчас находишься, окажутся стертыми. Затем ты медленно сосчитаешь до десяти. За это время ты поднимешься по лестнице из часовни. Когда ты скажешь «десять», твое сознание полностью восстановится, и ты продолжишь чтение.

— Я понимаю.

— Доброго вечера тебе, Дасти.

— Спасибо.

— Всегда рад тебя видеть.

Дасти поднялся с кресла и пересек кабинет, ни разу не взглянув на свою жену, лежавшую на кушетке.

После того как мистер вышел, доктор подошел к миссис и несколько секунд стоял, рассматривая ее. И впрямь сочная.

Он опустился на колено перед кушеткой, поцеловал ее в оба закрытых глаза и позвал:

— Моя котлетка! — Это, конечно, не привело ни к какому эффекту, но позабавило доктора. Еще два поцелуя в закрытые глаза. — Принцесса.