Лучи жизни
Шрифт:
– Рекомендовать фермерам?
– переспросил Моррисон, до сих пор упорно молчавший.
– Вы ручаетесь, что лучи безвредны для растений?
– Не просто безвредны, а полезны, - подчеркнул Чьюз.
– Жаль! Лучше бы они уничтожали не вредителей, а посевы.
Чьюз не понял. Он подумал, что ослышался.
Моррисон, между тем, продолжал:
– Мы, возможно, и проведем ваши опыты, профессор. Но только не в этом году, а позже... может быть, в следующем... или через несколько лет... вообще, когда будет более подходящая конъюнктура.
– Конъюнктура?
– спросил
– Что вы имеете в виду?
– Что ж, тут никакого секрета нет... Скоро все заговорят об этом... Мы вступаем, профессор, в полосу депрессии.
– Я не очень внимательно слежу за газетами, - возразил Чьюз, - но все же знаю, что, по мнению печати, затруднения носят временный характер, перспективы, в общем, благоприятны...
– О, эти успокоительные заверения - лишь тормоза при спуске с горы, усмехнулся министр.
– Мы-то успокаивать себя не можем. Все признаки перепроизводства налицо. Товары не находят сбыта, цены падают. Министерство уже наметило необходимые меры. Они помогут выправить положение. Мы намечаем заключить с фермерами контракты на сокращение посевов пшеницы на три миллиона гектаров. Разработаны и другие планы. Придется уничтожить излишки поголовья: до шести миллионов поросят и около миллиона свиноматок Я это говорю для того, профессор, чтобы вам стало совершенно ясно, насколько сейчас несвоевременны ваши опыты...
– Позвольте, - воскликнул Чьюз, - в стране миллионы безработных!
– Это другая сторона депрессии, - спокойно сказал министр.
– Но как же можно говорить об излишках, более того, как можно уничтожать пищу, когда миллионы людей голодают?
– Безработные не могут поглотить излишков, - возразил министр. Покупательная способность безработных низка.
– Неужели такая позорная вещь, как намеренная порча пищи, снова может повториться?
– все более волнуясь, сказал Чьюз.
– Да, процветание длилось долго, и нам стало казаться, что оно и не кончится. Что делать! Не в наших силах удержать его.
– Варварство!
– не выдержал Чьюз.
– По-человечески я вас понимаю, - как можно спокойнее сказал министр.
– Но будьте объективны, и вы сами поймете, как наивно ваше негодование. Это все равно, как если бы профан (простите!), попав в операционную во время ампутации, назвал бы хирурга злодеем...
– Когда у людей нет аргументов, они заменяют их аналогиями!
– со злобой бросил Чьюз.
– Может быть, ампутация - несовершенный метод, и медицина, придет время, заменит его лучшими средствами, но сегодня это все-таки лечение. А уничтожение пищи - это не лечение, это самая отвратительная, позорная болезнь.
– А как бы вы поступили?
– не скрывая своего раздражения, спросил министр.
– Позвольте поинтересоваться, что сделали бы вы на моем месте?
– Отдал бы пищу безработным.
– Я вам сказал: у них нет денег.
– Бесплатно.
– Бесплатно?
Министр уставился на Чьюза. На мгновение он потерял дар речи, но вдруг, не выдержав, расхохотался.
– Вот так мера! Да на другой же день все бросят работу. Зачем работать, когда кормят даром! Нет, профессор, достаточно и того, что безработный получает
– А мясо бросать в море можно? Вы согласны кормить бесплатно рыб, лишь бы не людей!..
– С вами трудно говорить, профессор, - министр откровенно сердился. Рабочие, даже безработные, - это покупатели, понимаете, это рынок. А море - не рынок. Выбрасывать пищу в море иногда и целесообразно. Но выбрасывать пищу бесплатно на рынок - это безумие! Поймите же, цель разумной политики в том, чтобы ликвидировать излишки, удержать цены от падения, а вы предлагаете снизить их до нуля!
Чьюз начинал понимать, что у министра действительно есть какая-то своя логика - такая же, как у Ферна, когда он доказывал, что уничтожение болезней вредно.
– Все же я не верю, чтобы страна, правительство могли одобрить это, сказал Чьюз.
– Президент одобрил. Чем решительнее будут меры, тем быстрее мы изживем депрессию. Явление это временное, скоро опять начнется подъем. А вот вы, профессор, своими лучами действительно вызвали бы хроническую депрессию. Два-три урожая в год, говорите вы, огромное поголовье скота... Да это катастрофа! Вы задушите нас обилием пищи!..
Чьюз уже не пытался возражать. На этот раз он ушел, не возмущаясь, не грозя разоблачением. Да и что было разоблачать: завтра они сами громко объявят о своей программе "лечения"!
8. Профессор Чьюз знакомится с новейшей астрологией
Уиггин (председатель правления "Чепиз нэйшнл бэнк"): До тех пор, пока деловая активность будет продолжаться, мы будем часто переживать кризисы. Нет такой комиссии и нет такого ума на свете, который мог бы этому помешать.
Лафоллет (сенатор): В таком случае вы полагаете, что способность человечества страдать беспредельна?
Уиггин: Я так думаю.
(Из протоколов сенатской комиссии Лафоллета, 72-й конгресс США, 1931 г.).
Роберт был поражен переменой, которая произошла с хозяином. Он уезжал в самом радостном настроении, а вернувшись, был мрачен и, главное, молчалив. Роберт знал, что молчание всегда выражало у профессора крайнюю степень раздражения. Случалось, что на профессора нападали припадки гневного крика или злобной язвительности, но они быстро проходили. Когда же хозяин впадал в молчание, дело было дрянь!
Действительно, день проходил за днем, а мрачное настроение Чьюза не рассеивалось. Он совершенно забросил лабораторию, заходил туда только ради опытов над Гарри. Дни и ночи сидел он в своем кабинете. Почти до утра там горел свет.
Чьюз занялся совершенно новым делом. После разговора с Моррисоном он почувствовал, что дело в чем-то большем, чем отдельные извращения. Если правительство не боялось выступить с такой странной программой, следовательно, оно знало что-то такое, чего он не знал. И как добросовестный исследователь, он обратился к экономической науке. Книжный магазин, постоянным клиентом которого он состоял, доставил ему последние новинки.
Но чем больше он читал, тем меньше понимал. Одни заявляли, что кризисы так же неизбежны, неожиданны и неотвратимы, как ураганы. Другие, наоборот, все отрицали: кризисы - миф, злостная выдумка красных...